Женские игры в Париже - [42]

Я отправился в район Гавра.

- С тех пор я начал думать, что к злодеянию в Пасси имела какое-то отношение и сама мадам Гароди. Смутное подозрение об этом возникло у меня тогда, когда в домике в Пасси было найдено "кольцо рабства", не замеченное при первых двух обследованиях места злодеяния (и данное обстоятельство сразу же сделало мадам Гароди в моих глазах замешанной в происшедшей трагедии). До сего момента у меня было лишь моральное убеждение вмешательства мадам Гароди, но не было ни в какой степени интеллектуального и особенно же материального убеждения относительно такого вмешательства. Тогда-то, господа, я вновь посетил "Цветущую виллу" в районе Гавра, где имела место драма.

- Господа! - произнес Серж. - Присутствие в этой зале мадемуазель (и он указал при этом на Теодору Фарнезе), которая согласилась явиться сюда, чтобы помочь вам распутать по-настоящему эту запутанную криминальную историю, должно в ваших глазах быть надежной гарантией, что здесь не будет произнесено ни единого смущающего кого-либо слова, особенно близкого ей друга араба.

- Этот араб, - продолжал Серж, - ни в чем не был замешан при первой драме в Сент-Адресе, когда была ранена несколькими револьверными выстрелами мадам Гароди. Хочу сказать то, чего никто не знал об этой драме. Ни должностные лица, которые подозревали араба в разыгравшейся трагедии, ни моя жена, прибывшая на место происшествия спустя короткое время после того, как раздались выстрелы, хотя она и выслушивала фальшивые откровения раненой мадам Гароди, ни сам Ролан Гароди, ни Теодора Фарнезе, которая ничего не видела и могла лишь слышать револьверные выстрелы, раздававшиеся за дверью. Только мадам знает истину! Мадам и я!

- Во время моего возвращения в Париж, последовавшего за драмой в Сент-Адресе, когда была ранена мадам Гароди, я уже установил, что стрелявшим не мог быть араб по той причине - в числе прочих, - что револьвер, из которого стреляли по мадам Гароди, был куплен за несколько дней до происшедшего в Гавре самим Роланом Гароди. И я возвращался с мыслью, что, быть может, именно профессор стрелял в свою жену. Однако многие аспекты драмы оставались невыясненными, и когда, после трагедии в Пасси, я вернулся в Гавр, мысленно представляя себе иную мадам Гароди, чем та, которую до сих пор знали, я решил дополнить свое собственное расследование и одновременно занялся Теодорой Фарнезе в том, что касалось второй драмы, т. е. убийства трех человек на вилле в Пасси.

- Мне удалось, - продолжал Серж, - встретиться с секретарем Ролана Гароди, Бернаром. Я завел с ним разговор о драме в Сент-Адресе. Мне не давала покоя одна засевшая в голове фраза профессора, которую я случайно услышал в Довилле. Профессор говорил тогда Бернару: "Ничего не поделаешь, Бернар. Тем хуже, если револьвер потерян! Мне придется купить себе другой! И оставьте меня в покое с этой историей!"

- Отсюда, - проговорил Серж, - я заключил, что "эта история с револьвером" в высшей степени беспокоила Гароди и, следовательно, обвиняла его в нечто определенном. Из моего последнего разговора с Бернаром вытекало, что именно сам профессор первым выразил беспокойство в связи с пропажей оружия. Если Ролан Гароди стрелял из этого револьвера в свою жену, ему нисколько не было нужды привлекать к нему чье-либо внимание, (и в первую очередь, своего секретаря).

- Следовательно, - сказал Серж, - надо было установить, кто взял револьвер Ролана Гароди, да так, что он потом использовался на месте драмы? Кто, если не та единственная особа, возле которой и нашли револьвер. Револьвер этот быстро был спрятан, и поэтому полагали, что он принадлежал арабу! Кто же все это сделал, если то была не мадам Гароди? И я предлагаю, чтоб она публично доказала противоположное!

- Ну что ж, это - правда! - вскричала мадам Гароди. - Я тогда привезла этот револьвер, чтобы покончить с собой... И я стреляла в себя дважды! Это - правда! Я хотела умереть! Разве я была не вправе так поступить? Разве я недостаточно настрадалась для этого?

- Вы, мадам, - продолжал Серж, - подстроили все так, чтобы поверили: дескать, убивал вас ваш муж!

- Я обожала своего мужа.

- Бывают минуты, когда в сердце женщины, - проговорил Серж, - любовь становится ужасней ненависти и своеобразно сливается с ней... И вы познали такой момент! А я скажу, когда это произошло! Помните ли вы один вечер, когда на вилле в Довилле я едва не столкнулся с вами в конце коридора? Я не должен был бы вас спрашивать: помните ли вы это?! Ибо на самом деле я не могу утверждать, что вы меня заметили!.. Но я-то вас видел! Вы выходили, как взбешенная фурия, - из комнаты вашего мужа. Но в великолепном, привлекательнейшем для мужчин ночном белье. И есть ли что-либо более естественное для любящей женщины, чем стремление приукрасить себя, приподнять занавес над женскими тайнами и своими прелестями для обожаемого мужчины? Но клянусь вам: тогда я думал о другом! Видя, как вы выходили из комнаты своего мужа, я просто ужаснулся!

- Я ужаснулся, - продолжал Серж, - ибо та завеса, которая всегда скрывала вашу истинную натуру от моих глаз, та пелена, которой вы закрывали глаза всем нам прорвалась. Ну так вот: эта женщина лжет! Эта неземная супруга, эта соратница, утверждавшая, что для неё превыше всего работа мужа, в которой она участвует рядом с гением, этот чистый "дух", эта благородная интеллигентность, это божественное существо, которое соединяет в единый культ любовь к мужу и безграничную любовь к науке, - все это вопиет от отчаяния, потому что её не обнимают, не ласкают со всем жарким пылом. Да, её достаточно не ублажают, как в первые ночи после свадьбы с Роланом... Когда после ночи, в которую вы всячески приукрасились, чтоб соблазнить, собственного мужа. Но, увы! - безрезультатно! И тогда вы задумали тот проект "самоубийства", причем при таких условиях, при которых можно было бы уверовать, что вас убил ваш собственный супруг... С его револьвером вы стучите в его дверь, крича при этом: "На помощь! Меня убивают! Ролан! Убийца! Убийца!"