Женская собственность - [20]

Он молча слушал. Эту привычку он перенял у отца. Когда у отца не было решения, он молчал до тех пор, пока не находил это решение. Конечно, хорошо бы получить половину коттеджа, привезти Марину, ее можно устроить приемщицей молока, но, чтобы получить половину коттеджа, надо быть семейным, то есть жениться на Лиде. Но она не сказала, что у нее есть ребенок. Он понимал, что она попала в неестественное положение, сразу не призналась, а теперь, когда прошло уже больше года, признаться было еще труднее. С ним происходило нечто похожее, но только в детстве. Однажды, когда он ехал в райцентр на спортивные соревнования от школы, мать дала ему письмо к своей подруге в Иркутск, чтобы он конверт опустил на вокзале, в таких случаях письмо доходило на неделю раньше. Он забыл опустить, решив, что опустит через два дня, когда снова поедет в райцентр на другие соревнования. Но соревнования отменили, он в райцентр не поехал и продолжал носить письмо в кармане куртки, надеясь передать письмо с тем, кто поедет в райцентр.

Мать обнаружила письмо через два месяца и сразу начала кричать. Отец, поняв, в чем суть претензий, сказал:

— Достаточно!

И мать сразу замолчала, потому что отец никогда не повторял дважды, а молча бил ладонью по заднице. Потом она тихо плакала на кухне или во дворе. Еще очень маленьким он спросил ее:

— Очень больно?

— Очень, — призналась она.

Отец посадил его за стол, сел напротив и сказал:

— Запомни! Если взялся что-то выполнить, делай сразу, не откладывая. Если не сделал, сразу скажи, что не сделал, потому что признаваться в несделанном с каждым днем труднее.

Он ждал целый год, что она признается, что у нее есть ребенок, он ждал, что она напишет об этом в письме. Написать ведь легче, чем сказать. Если она не решается сказать о ребенке, мог сказать директор, так, в придаточном предложении, а потом выясняйте сами. Но и директор ничего не говорил, поэтому и он ничего не ответил по поводу коттеджа.

Срок сдачи коттеджа приближался. Он понимал, что директор без профсоюзного комитета выделить коттедж никому не может, и ждал очередного заседания профкома. Один из его слесарей был членом профкома. Профком собрался поздно вечером, потому что заседание не могли начать без доярки, которая была на вечерней дойке, а без нее не получалось кворума.

Уже за полночь слесарь постучал в окно общежития.

— Тебе половину коттеджа выделили, — сообщил он.

— Как все было? — спросил он.

— А как всегда. Встал директор и сказал, что в связи с твоей женитьбой тебе надо дать половину коттеджа.

— И все согласились?

— Не все. Говорили, можешь подождать, что в совхозе без году неделя. А директор им ответил, что ты механик хороший и, если тебя не закрепить, можешь и слинять.

Линять он не собирался. Его позвали в профком и попросили написать заявление.

— Какое? — спросил он.

— В связи с женитьбой прошу выделить мне половину коттеджа.

Он написал не «в связи с женитьбой», а «в связи с изменившимся семейным положением».

Коттеджи казенной мебелью не обставлялись, но ему временно выделили кровать, шкаф, стол, два стула и трельяж.

В каждом новом доме остается много недоделок. Он вставил новый замок, привинтил до десятка крючков в передней, чтобы вешать рабочую одежду, отциклевал пол, покрыл его лаком.

Она мыла, оттирала, помогала расставлять мебель. Подарила несколько хороших кастрюль и сковородок, вероятно, не планировала перевозить сюда свою старую посуду. Глядя на нее, оживленную и радостную, он жалел ее и готов был почти простить ей, что она так и не рассказала ему о своем сыне. Ну, не смогла решиться сразу и сейчас боится, что он не простит обмана и уйдет. И надо помочь ей, сказать, что он все знает и прощает за ее женский страх. Конечно, и у него с нею будут дети, мальчик и девочка, или два мальчика, или две девочки, но рядом всегда будет третий, старший, черненький, если, как говорили, ее первый муж — армянин. И придется каждый раз объяснять, что это его пасынок, или врать, что у него или у нее был вот такой черный цыганистый дед и мальчик пошел в деда, по законам генетики это вполне объяснимо. С этим объяснением будут соглашаться, но не будут верить.

А как же быть с Мариной? Конечно, можно просто написать письмо. Если бы можно их совместить. Жить с Мариной, а к Лиде ходить разговаривать, она так много обо всем знала.

Приближался Новый год. Марина предлагала приехать на новогодние праздники, он все оттягивал, писал, что в коттедже идет ремонт и что он хочет, чтобы она вошла в светлый и теплый их дом.

Перед самым Новым годом его вызвал к себе директор совхоза. Он предполагал, о чем они будут разговаривать. Вероятно, у директора не один раз уже спросили или он боялся, что спросят, почему половину коттеджа занимает одинокий механик отделения, когда другие специалисты с семьями продолжают жить в общежитии. А может быть, Лида попросила дядю:

— Поговори с ним. Поставь вопрос ребром.

Она еще не знала, что он очень не любил, когда ему ставили ультиматумы. Он, как и его отец, всегда даже на разумный ультиматум отвечал отказом.

Он высидел в приемной директора в общей очереди. Секретарша, уже новая, в этом году закончившая школу и никуда не поступившая дочь секретаря парткома совхоза, посматривала на него, а он посматривал на нее, особенно когда она вставала и шла к стеллажу с папками, чтобы взять оттуда или положить туда документ. Может быть, она думала, что если у него роман с племянницей директора совхоза, то возможен роман и с дочерью секретаря парткома. Правда, ей было только шестнадцать лет, но попа, бедра и грудь у нее были как у взрослой женщины. В деревне и четырнадцатилетние девочки выглядели взрослыми, особенно осенью, когда выходили в спортивных костюмах подбирать картошку на полях после прохода картофелеуборочного комбайна.