Женщины у колодца - [5]

— Да, — согласился с нею Оливер.

— Такова наша судьба! — прошептала она со вздохом.

— Что ты хочешь этим сказать? — спросил он.

— А ты что хочешь сказать? — возразила она. Он промолчал, отчасти из прежней гордости, а отчасти и потому, что не мог не признать, что она была права. Закрывать глаза на голые факты нельзя.

Они поговорили об этом между собой, и хотя она говорила очень осторожно, стараясь беречь его, но её намерения были ему вполне ясны.

— Я нисколько этому не удивляюсь? — сказал он, потупив глаза.

Когда она собралась уходить, то всё же как будто ещё не высказала самого тяжёлого, что, по-видимому, лежало у неё на душе. Она пошла сначала к двери, потом снова вернулась к Оливеру, погладила его щеки и приподняла ему голову.

— Не думай только о нас обоих! — проговорила она. — Ведь ты не только о себе должен заботиться, но так же и о своей матери. Нелегко это тебе!

Он с недоумением посмотрел на неё. Ведь они уже обсудили всё и он больше ничего не хотел слышать об этом.

— Я знаю это, — сказал он.

— А без здоровых членов и всего другого...

— Я это тоже знаю! — прервал он её с раздражением.

— Нет, ты не должен так относиться к этому, Оливер!

Но заметив что он готов сказать ей что-то более резкое, она сморщила брови и внезапно заявила, уже без всяких околичностей:

— Что бы ты ни говорил, это не поможет ничему! Положение твоё не очень хорошее теперь, но потом, наверное, оно станет лучше. Я кладу это кольцо сюда. Ты можешь обратить его в деньги. Бесполезно возражать мне. Вот, я кладу его на стол! Кольцо это тяжёлое и дорогое. Я уверена, что многие купят его.

— Что такое? Ах да, кольцо! Да, положи его вон туда, — сказал он и кивнул ей головой.

Она, видимо, желала избежать всяких лишних разговоров, и он в эту минуту даже как будто ничего не имел против того, чтобы получить обратно своё кольцо. Во всяком случае, это была ценная вещь. Когда Петра ушла, то он надел кольцо на кончик своего мизинца и стал вертеть его перед глазами. И вдруг он растрогался. Продать кольцо? Превратить его в какие-нибудь другие нужные ему вещи? Никогда! Скорее он бросит его в морские волны...

Нет, эту память он сохранит до конца своей жизни! Он будет вынимать кольцо по воскресеньям и смотреть на него. Ведь, в сущности, такая жизнь не может продолжаться бесконечно долго!

II

После этого разговора Оливер уже не ездил больше на лодке в море и не ловил рыбу ежедневно, как это было раньше. Нет, он не мог делать этого! Слова Петры отчасти лишили его бодрости. Он уже не помышлял о работе и не мог принять никакого решения. Мать иной раз спрашивала его:

— Ты не выезжаешь сегодня? Нет?

И он отвечал ей:

— А разве у тебя не осталось больше рыбы?

— Осталось, — говорила она. — Я вовсе не потому спросила.

И она умолкала.

Ах! Ей всё же хотелось бы иметь хоть немного муки и других вещей, в которых она так сильно нуждалась теперь!

Маттис, бывший подмастерьем столяра, усердно занимался устройством своего дома. Очевидно, он тоже помышлял о будущем, и в один прекрасный день Оливер заковылял к нему на своей деревяшке. Ведь они оба ничего друг против друга не имели!

Оливер сказал ему:

— Я велел сделать две двери для своей пристройки. Они были изготовлены твоим же хозяином.

— Да, помню, — отвечал Маттис. — Это было зимой, год тому назад,

— Ты мог бы теперь купить у меня эти двери и здесь их поставить, в своём новом доме.

— Разве ты хочёшь их продать?

— Да. Они мне больше не нужны. Я решил другое.

— Я знаю эти двери. Я ведь сам их делал, — сказал Маттис. — Так, так! Значит, ты решил иначе? Ты не хочешь жениться?

— Пока нет.

— Что же ты хочешь получить за двери?

В цене они скоро сошлись. Двери были не новые и даже не были выкрашены. Но Оливер купил для них петли и замки, цена, следовательно, была подходящая.

Оливеру больше уже нечего было продавать. Не мог же он продать лестницу в мезонин? Он и его мать некоторое время недурно прожили на деньги, полученные за двери. Но вот опять наступила весна. Оливер был молод и ему не хотелось показываться в изношенном платье. Так как он, к сожалению, уже навсегда превратился в сухопутного жителя, то ему хотелось иметь хоть соломенную шляпу. Мать его всё безнадёжнее и безнадёжнее смотрела в будущее. Она даже высказала мысль, что они могли бы отдать внаймы свою пристройку.

Оливер заявил, что он ничего против этого не имеет.

— Да, но ведь там нет дверей! — заметила она.

Оливер на мгновение призадумался и затем спокойно ответил:

— Нет дверей? Ну, что ж такое. Я могу велеть сделать двери.

Мать покачала головой.

— Но там нет и печей! — возразила она.

— Печей? А зачем людям печи теперь, летом? — сказал он.

— Что ж, они не должны разве готовить обед? Им не нужен разве очаг? — возразила она.

Очевидно, голова Оливера пострадала от удара при его падении! Он теперь не так быстро соображал, как раньше.

Оливер опять потащился к Маттису, поговорил с ним несколько минут и сказал ему:

— Да! Вот, ты строишь себе дом. Ты хочешь его выкрасить, поставить в нём двери и окна. Значит, ты имеешь намерение жениться?

— Я не знаю, что должен ответить тебе на это, — возразил Маттис. — Но действительно, я не мог выкинуть это у себя из головы! Я всё думал об этом!