Женщины у колодца - [27]

— Во всяком случае, — сказал он, смеясь, — мы должны теперь испытать, не исчезнут ли наши разногласия за стаканом вина?

В тот же самый момент, когда гости вошли в дом, молодой Шельдруп вышел, через кухню, на улицу. Его нисколько не интересовали пустые споры, вроде тех, которые вызвал почтмейстер своими рассуждениями. Никто не имел права осудить за это юношу! В его годы жизнь не представляется загадкой, и летняя ночь принадлежит молодости...

VIII

Пожилые люди обыкновенно ясно запоминают дни и числа прошлых времён. Им нравится хранить в своей памяти всякие мелочи, как будто это что-нибудь важное и когда-нибудь может оказаться полезным для них. Они сохраняют даже газетные вырезки.

И вот, люди услышали звук парового свистка в бухте. Это не был почтовый пароход или небольшое грузовое судно, приходившее в бухту каждую неделю. Свисток услышали в каждом доме и поэтому все жители повылезли на крыши своих домов и стали смотреть в бухту.

— Это «Фиа»! — послышались голоса. — Взгляните, как она разукрашена флагами!

И в тот же момент мысли всех невольно унеслись в прошлое, к тому давно уже прошедшему воскресенью, когда толпа устремилась на набережную. Многие, всплеснув руками, говорили в котором году это было. Они высчитывали по возрасту своих детей. Тогда было настоящее переселение народов, об этом они хорошо помнят. «Фиа» отправлялась в Средиземное море. Теперь она возвращается после долгих, долгих странствований по далёким морям. Какое чувство гордости должно переполнять в эту минуту сердца многих, ожидающих парохода на набережной.

Матрос Оливер тогда ведь тоже был на пароходе при его отправлении в дальнее плавание. И теперь он пришёл встречать его и стал спускаться с вала к набережной, напрягая усилия и проталкиваясь вперёд на своей деревянной ноге. Он наивно думал, что его прежние товарищи будут высматривать его в толпе и будут ждать его прихода. Но нет, никто его не ждёт! Его позабыли. Они видят, стоя у борта, калеку и узнают его, но радости никто не выказывает при этом. Он первый должен приветствовать своих старых друзей.

Оливер стоял перед ними, и они разглядывали его. Он немного поседел и волосы у него повылезли, хотя он был ещё молод. Но зато он сильно растолстел, обрюзг и щёки у него отвисли. Неужели ему так хорошо жилось на суше? Может быть, про него можно сказать, что «не бывать бы счастью, да несчастье помогло!».

Матросы, опираясь на борт, обменялись с ним несколькими словами, только потому, что он калека. Но им некогда было разговаривать с ним. Они смотрели ищущими глазами на дорогу, идущую наверх, в город. Вон там идёт невеста какого-нибудь из них, или мать, или жена с детьми.

Матросы спешили немного принарядиться, пока ещё они не подошли.

Конечно, и Олаус был тут же. Он был такой же, как всегда, пьяный и бахвал. Если матросы «Фии» надеялись прихвастнуть при своём возвращении домой из невероятно далёких стран, то Олаус сразу испортил им всё дело. Он не выказал к ним ни малейшего уважения.

— Откуда вы пришли? — спросил он.

— Из страны, которая называется Китаем.

Но это ровно ничего не значило в глазах Олауса.

— Ах, вот что! Из Китая? — сказал он. — Да, да, свет уже не так велик теперь. Прежде моряк мог сказать, что он пришёл издалека. На прошлой неделе тут ходили два человека и просили денег и хлеба. Я спросил их, откуда они? «Из Персии», отвечали они. Да, из Персии, о которой мы знаем из священной истории, а где она лежит никому неизвестно! Есть у тебя табачок для моей трубки? Ему передали с парохода набитую табаком трубку. Он взял её, но не выразил никакой благодарности и только заметил, закуривая её:

— Ну, я курил и похуже этого!

Бросив сходни на пароход при помощи своей одной руки и половинки другой, он скомандовал:

— Берите же и укрепите канатом!

Вот каков был Олаус! Судьба тоже преследовала его. Он лишился руки и его лицо было испещрено синими пятнами, но разве он стал толстым и смирным от этого? Нет, чёрт возьми! Он не разжирел, как животное, не стал неподвижным, как мертвец. Лицо его не стало бледным, как у знатных людей, он остался пьяницей и бахвалом. Он тратил свои сбережения. Но к чему же иметь сбережения, если не тратить их?

Оливер взошёл на пароход. Нет, этого ему не следовало делать! Его не встретили с восторгом, как он думал. Матросы только пожали его протянутую руку и произнесли при этом лишь самые необходимые слова. Все были заняты свиданием со своими близкими. Неужели Оливер должен был с удивлением смотреть на людей, вернувшихся из Китая? Он сам так много путешествовал, побывал и там! Для него уже ничего не было нового. Нет, Оливеру не следовало приходить на пароход! Притом же он позабыл английские слова и уже не мог так хорошо, как прежде, разговаривать на матросском языке.

Помещение экипажа на пароходе осталось таким, как было — тёмный, дурно пахнущий трюм, хотя там и было всё вымыто, как по воскресным дням. Оливер уселся за хорошо знакомый ему стол и болтал без умолку, но всё больше про себя. Сначала его слушали, но матросам лучше хотелось узнать что-нибудь про своих и про важных лиц города. Поэтому они опять вышли на палубу и стали высматривать своих близких.