Женщины-масонки - [126]

Существует разгар сезона, существует и мертвый сезон; точно так же существуют годы, когда сумасшедших «получают» в значительном количестве, подобно тому, как в былые времена был богатый урожай повешенных.

К Шарантону подъезжают по прелестной дороге, обсаженной деревьями; дорога эта идет вдоль реки с отлогими, травянистыми берегами; через реку, на некотором расстоянии друг от друга, перекинуты деревянные мосты. Через десять минут, по левую руку от вас, перед вашими глазами возникает зарешеченный портал. Это здесь. Вы видите, что в конце концов это не так уж и страшно; но несчастье, подобно призраку, сторожит эту дверь.

Однако вся поэзия дороги к Шарантону пропала для господина Бланшара, ибо путешествие совершилось, когда он спал; но, чтобы вознаградить себя за эту потерю, он не упустил ни единой детали из архитектуры больницы. Подобно многим другим, он доселе представлял себе Шарантон как темно-серый дом, прячущийся в чаще, а тут он увидел прямо перед собой здание, окруженное галереями, величественное, как акведук, изящное, как дворец. Господин Бланшар был поражен и восхищен.

Закончив осмотр, он обратился к пожилому человеку с орденом.

– Я только что слышал, как вас называли господином директором,– заявил господин Бланшар.– Вы в самом деле директор этого заведения?

– Да, сударь.

– В таком случае, раз уж я обязан проделке моих слуг удовольствием встретиться с вами, не позволите ли вы мне, пока они вернутся, посетить ваше учреждение?

– Я сам хотел предложить вам это,– с готовностью ответил директор.

– А затем, господа,– прибавил господин Бланшар,– если вам будет угодно разделить со мной трапезу в моей карете, я буду искренне счастлив принять вас у себя.

Директор и его спутники обменялись сочувственной улыбкой.

С церемониями, подобающими случаю, они пригласили господина Бланшара пройти первым.

Он начал подниматься по естественной, почти отвесной лестнице, которая ведет к строениям. На каждом шагу его восхищенному взгляду открывались ковры из зелени, леса, деревни, извилистые, пыльные дороги; Марна струилась и сверкала; воздух становился все ароматнее; на горизонте угадывался город. Облака громоздили друг над другом свои снежно-белые шапки, время от времени пронзаемые золотыми солнечными стрелами.

Посетители прошли под аркой и очутились на широком внутреннем дворе администрации.

Тут директор сделал знак одному из санитаров подойти к нему.

– Шаве,– спросил директор,– вы приготовили комнату для этого господина?

– Ах, так этот господин – наш новый пансионер? – глядя на господина Бланшара, спросил санитар.

– Да. Вы проводите его в десятый номер.

И, повернувшись к господину Бланшару, директор сказал ему отеческим тоном:

– Вам здесь будет очень хорошо; вы ни в чем не будете нуждаться. Отделение, в котором я вас помещу, предназначено для людей совсем смирных; некоторые из них уже даже на пути к выздоровлению. Извините, что я вас покидаю: меня призывают мои обязанности – обязанности директора, но мы скоро увидимся: вы будет обедать за моим столом. Шаве, вы слышите? Сегодня этот господин будет обедать за моим столом!

– Куда прикажете поставить его прибор?– спросил санитар.

– Поставьте его рядом с прибором писателя… Между приборами романиста и полковника.

Директор уже собирался ретироваться, когда господин Бланшар, доселе молчавший, быстро удержал его за руку.

– Одно слово,– сказал господин Бланшар.

– Да?

– Что все это значит? О ком вы говорите?

– Шаве расскажет вам о нашем образе жизни; это один из самых старых наших санитаров. А я, к сожалению, спешу.

– Но подождите же! Я хочу знать…

Директор с насмешливым видом посмотрел на своих друзей.

– Ну? Что я вам говорил? Все они одинаковы! Они хотят знать! Это слово повторяют все: знать! Знать! Они всегда стоят на своем! Правда, и я вот уже пятнадцать лет всегда отвечаю им одно и то же: «Вы сами увидите».

Господин Бланшар, услышав столь фамильярные речи, нахмурил брови.

– Один вопрос, сударь! – резко сказал он.

– Слушаю вас.

– Меня привезли сюда затем, чтобы держать здесь?

– Нет, не затем, чтобы держать, а затем, чтобы в течение нескольких дней обеспечить вам здесь режим, необходимый при вашем болезненном возбуждении; вы, быть может, и не вполне отдаете себе отчет в том, что возбуждение это болезненное, но это так, это установлено. Впрочем, как вы сами увидите, режим этот весьма легкий: ванны, прогулки, развлечения. Мы знаем, что люди составили себе совсем иное представление о Шарантоне и что представление это чудовищно; одно слово «Шарантон» вызывает у людей ужас… Все это химеры, сказки, которые любят рассказывать старушки, и вы сами, дорогой господин Бланшар, впоследствии не замедлите избавиться от этих предубеждений, если, конечно, вы их когда-либо разделяли.

Эти слова, которые, как уже признался директор, несомненно слышали все вновь прибывшие, он произнес так приветливо и так вкрадчиво, что, наверное, сумел бы обмануть кого угодно – только не господина Бланшара.

Но господин Бланшар не принадлежал к числу людей, которые услаждают себя длинными речами и церемониями. Он удовольствовался следующими словами:

– Я очень хотел бы принять вашу речь всерьез, сударь, и на секунду даже разделить ваши взгляды. Но сделайте одолжение, скажите мне: по чьей воле я здесь и чья власть может здесь удержать меня?