Женщины-масонки - [109]

С течением времени произошло следующее: маркиз Рауль остепенился; возраст и другая среда умерили его пороки. И тогда он стал краснеть за жену, он пытался освободиться от нее, удалить ее, но на это у него не хватило времени. Его, в свою очередь, настигла месть одной из его прежних любовниц: лежа на смертном одре, она отдала Эбену под защиту ордена женщин-масонок.

Эбена осталась в Париже; она захотела узнать, какими правами она обладает, а затем и воспользоваться ими. Она привыкла к свету и – дело не столь обычное, но ставшее возможным благодаря влиянию ее новых сестер – свет привык к ней. В нескольких гостиных ее уже принимают как существо оригинальное и фантастическое, и мы готовы побиться об заклад, что скоро войдет в моду обычай приглашать ее на все балы.

Когда маркиз де Шан-Лагард, пораженный и приведенный в отчаяние этой неожиданной метаморфозой, заговаривает о том, чтобы отослать ее на Мартинику, Эбена идет в свою личную библиотеку за книгой с трехцветным обрезом, которую она внимательно штудирует уже три года. А не так давно, когда маркиз, взбешенный сопротивлением, попытался вернуться к своим прежним колониальным замашкам, не кто иной, как Эбена сняла с крюка хлыст с серебряной инкрустацией на ручке.

Женщина, которая сидит, поставив локоть на колено и положив подбородок на руку, женщина с блуждающим взором и словно безразличная к тому, что происходит вокруг нее, совершила больше, чем убийство человека: она убила славу. Луиза-Раймонда-Эжени д'Эффанвиль, графиня Дарсе совершила месть, которая не имеет себе равных и на которую ушла вся ее жизнь. Жертвой ее мести пал знаменитый художник, которого она ожесточенно преследует уже без малого двадцать лет. Попробуйте найти хоть одно полотно Рене Левассера, хоть один из его восхитительных пейзажей – вы не найдете ничего, решительно ничего. Но как же это могло случиться? Эта история заслуживает того, чтобы рассказать ее.

Рене Левассер родился великим художником. И ничто не мешало ему стать великим художником: ни скаредность торговцев картинами, ни жюри, ни козни врагов. Просто солнечный луч осветил на полчаса картины за стеклом магазина на улице Лаффит – только и всего. По истечении этого получаса Рене Левассер был признан, прославлен и допущен в круг мэтров. Вот что прекрасно, вот что великолепно в нашем искусстве! В Париже сама зависть возлагает на вашу голову корону!

Увидев, что он коронован, Рене Левассер, который верил в себя, но не верил другим, осмелел. Став человеком заметным, он развернулся. Он творил чудеса. Еще вчера он был беден – сегодня утром он проснулся богачом. Люди ссорились из-за самого маленького наброска или эскиза великого Левассера. Едва попав на выставку, его картины раскупались по бешеным ценам; публика видела только их, критика говорила или, вернее, хвалила только их, а затем все они исчезали. Куда они подевались? Какие картинные галереи их получили? Какие частные собрания тайком показывали их восхищенным любителям? Об этом не знал никто. Покупал их всегда какой-нибудь иностранец: иногда это был голландский коммерсант, иногда – купающийся в деньгах бразилец, иногда – управляющий благородного лорда; они не торговались, они засыпали золотом создателя шедевра, но при этом ревниво ставили условие: не воспроизводить этот шедевр в гравюрах.

В течение десяти лет Левассер с улыбкой принимал свою известность и лелеял свою мечту, расцветавшую под сенью Дворца искусств и французского банка. В один прекрасный день он внезапно очнулся. Его охватило беспокойство. Ему захотелось узнать о судьбе своих картин, разыскать их следы, составить их каталог, короче говоря – понять, что с ними произошло. Он обнаружил, что они в небытии. Указанные коллекции вообще не существовали, галереи исчезли. То же самое произошло и с частными собирателями: голландский коммерсант оказался такой же выдумкой, как черный тюльпан; бразилец оказался персонажем из волшебных сказок; кто-то злоупотребил великим именем члена Палаты лордов. Сраженный этими открытиями, Рене Левассер не пожелал больше работать ни на заказчиков, ни на правительство.

За этим последовали новые несчастья! Он написал картину, предназначенную для того, чтобы украсить стену церкви в его родном городе. Когда ее вешали на стену, холст из-за неловкости рабочих треснул в нескольких местах и был окончательно уничтожен из-за того, что на него свалился кувшин с какой-то кислотой. Картина Левассера «Вид на Фонтенбло», за которую он взялся в расчете на короля Луи-Филиппа, была свернута в трубку и на целых десять лет забыта на чердаках Лувра; когда же по его требованиям наконец пожелали извлечь ее из этого уму непостижимого забвения, оказалось, что она исчезла.

Левассер понял, что судьба против него. Мало-помалу он превратился в мизантропа: он заперся у себя в мастерской и начал писать для себя одного. За три года он написал три блестящие картины, три световые эпопеи, которые привели бы в отчаяние таких художников, как Труайон, Теодор Руссо и Франсе. Со всех сторон съезжались полюбоваться этими изумительными композициями, со всех сторон к Левассеру поступали самые соблазнительные предложения; он отказался от всего, чтобы самому погрузиться в созерцание этих трех величайших своих творений, единственных его картин, ныне известных миру.