Женщины Кузнецкстроя - [10]

Когда я шла в Водоканалстрой, мне не советовали: там нет ни парторганизации, никакой массовой работы. Но меня сильно уговаривал нач. работ. Он нарисовал перспективу, что вода является нервом завода, без нее завод жить не может. Это тоже будет один из основных участков. Я согласилась. Мы начали работать. Парторганизация тогда из себя ничего не представляла.

У нас тогда вели основную линию к мартену. Там была забастовка: на мартене не хотели переходить на 10-часовой рабочий день. Там было несколько кулаков, которые вели работу против нас. Коммунистов не было. Не было и комсомольской ячейки. Опереться было не на кого. И вот я приду и говорю с ними до хрипоты. Мне пришлось несколько дней вести с ними отчаянную борьбу, но все-таки мы переломили их на 10-часовой рабочий день. В результате мы заняли твердую линию на воспитательную работу, затем на обработку, чтобы привлечь в партию лучших ударников. Ведь нельзя работать, когда на производстве всего два коммуниста.

Затем у нас начала разворачиваться большая работа. Сначала были почти одни кулаки. Потом начала прибавляться вольная рабочая сила: появилось полторы-две тысячи вольных рабочих. Мы взялись разворачивать массовую работу. Нам сразу дали срок подачи воды на площадку 1 августа. Правда, мы не справились с этим сроком, но потом нам дали твердый срок — 20 августа, а 1 августа — это был загиб. Это была очень тяжелая работа, потому что нужно было водопровод проложить на 3 с половиной километра в одну нитку, а в две нитки — 6 километров. А ведь деревянный водовод — это первый в

истина

«С41К

Союзе. Им очень интересовался Бухарин. Он все время просил Бардина, чтобы ему описали этот водовод. Почему именно этот срок пуска водовода был строго выдержан? Потому что был очень твердо сконцентрированный кулак административно-технического руководства, и была очень тесная связь с общественными организациями, и они сумели мобилизовать рабочую массу.

Ведущую роль у нас играла высококвалифицированная верхушка рабочих. Было несколько особенно ярких фигур. Например, один монтер по фамилии Ко-машкин, бывший партийный работник, исключенный за перегиб. Его хотели заинтересовать деньгами. Но он ответил, что он борется не за деньги, а за темпы. Исключительный парень. Пользовался влиянием и вел за собой всю группу квалифицированных рабочих, сплотил их. Мог не спать по нескольку суток. Но, между прочим, он сейчас сам разложился. И те ребята, которые проявляли исключительный героизм, — они сейчас тоже начали много пьянствовать. Просто вышли из поля влияния общественных организаций.

Затем были сварщики Коваленко, Полянский и другие. Они работали так, что их трудно было из грубы вытянуть: поест и опять лезет. От изнеможения падали. по 30-40 часов работали. Есть даже фотография: он падает, его снимают, затем отправляют спать часа два. На этих монтажников, сварщиков и плотников смотрела вся остальная масса землекопов и заражалась энтузиазмом.

О выходных днях никто не думал. Никто не считал часов. У пас не было ни одного рабочего, который бы не перевыполнял своего задания. Приходилось почти не спать. Иногда ночью немного заснёшь, но тут прибегут рабочие: Безлюдная, того не хватает, другого... Рабочие всегда бежали за мной, если чего не хватало. Я бегу к начальнику работ или к техноруку. Был такой особенно яркий момент: народ устал, мне один производитель работ говорит: «Ты, Безлюдная, не уходи, а стой здесь, потому что рабочие изнемогают. Они будут видеть, что ты стоишь здесь, значит, парторганизация с ними, и у них будет какой-то подъем.» И я оставалась на участке до рассвета. На площадке пошла такая теория, что есть Бежанова, Елисеева и Безлюдная. Говорили, что Елисеева и Безлюдная в канаву лягут и умрут, если они не сделают своего.

Когда 20 августа срок выдержали, мы получили телеграмму от Орджоникидзе: ЦК партии нас похвалил за то, что мы с трудной и большой задачей справились.

Кроме того, были у нас контрагенты. В заводоуправлении не было особенного доверия: цех ни один не пущен, значит, вода никому не нужна. Куда вы спешите? Надо потише. В частности, и Франкфурт так говорил. Я пошла к Хита-рову и говорю: «Очень нехорошие настроения поднимаются у наших беспартийных специалистов. Говорят: разве воду дадут к 20 августа? Это просто пыль в глаза пускают.» Он ответил: «Ты пойди к своим товарищам и скажи, что не важно, если в заводоуправлении вода не нужна. Она нужна партии и рабочему.» Бюро ГК нас очень крепко поддерживало. Хитаров звонил по цехам, а Баш говорил, что, если бы бюро ГК нас не поддержало, воды на площадке не было бы. Тогда двухтысячный коллектив сырой крестьянской массы был заражен одной идеей — дать воду в срок, и больше ничего, никаких других мыслей, никаких желаний не было. Никогда никто не считался ни со временем, ни сроком. О зарплате никто не спрашивал, а просто работали.

Наряду с пуском водовода выстроили своими силами 19 бараков, клуб и все время констатировалось, что социально-бытовые условия у нас самые лучшие на площадке. Заводоуправление очень сердилось за это. Они говорили — надо строить промышленность, завод, а не бараки. Баш показал мне ту бумажку, которую прислал Франкфурт с запрещением строить социально-бытовые учреждения, и положил ее в карман.