Женщины для вдохновенья - [16]

Неудивительно, что в письме Сталину, в котором Булгаков требовал справедливости, он заявлял почти ультимативно: «Дайте писателю возможность писать. Объявив ему гражданскую смерть, вы толкаете его на самую крайнюю меру».

Точнее, письмо это было адресовано «правительству СССР». Булгаков подчеркивал, что получает — «несмотря на свои великие усилия стать бесстрастно над красными и белыми — аттестат белогвардейца-врага, а получив его, как всякий понимает, может считать себя конченым человеком в СССР». Писатель просил, обращаясь «к гуманности советской власти», «великодушно отпустить на свободу», поскольку он «не может быть полезен у себя в отечестве». Автор письма особо выделил следующее: «Я прошу правительство СССР приказать мне в срочном порядке покинуть пределы СССР в сопровождении моей жены Любови Евгеньевны Булгаковой».

Писатель предлагал и другой вариант своей судьбы: «Если же и то, что я написал, неубедительно и меня обрекут на пожизненное молчание в СССР, я прошу Советское Правительство дать мне работу по специальности и командировать меня в театр на работу в качестве штатного режиссера… Я прошу о назначении меня лаборантом-режиссером в 1-й Художественный Театр — в лучшую школу, возглавляемую мастерами К.С. Станиславским и В. И. Немировичем-Данченко».

И вот однажды…

Булгаков лег после обеда отдыхать, но тут же раздался телефонный звонок, и Люба его подозвала, сказав, что спрашивают из ЦК.

Михаил Афанасьевич решил, что это розыгрыш («друзья» не стеснялись с ним такое проделывать), раздраженно взялся за трубку и услышал:

— Михаил Афанасьевич Булгаков?

— Да, да.

— Сейчас с вами товарищ Сталин будет говорить.

— Что? Сталин? Сталин?

Михаил Афанасьевич так громко и нервно крикнул: «Любаша!», что Люба опрометью бросилась к телефону (у них были отводные от аппарата наушники).

И тут же они услышали знакомый всем голос:

— Да, с вами Сталин говорит. Здравствуйте, товарищ Булгаков. Мы ваше письмо получили. Читали с товарищами…

Сталин сказал, что Булгаков может устроиться во МХАТ (и на другой день его приняли туда на работу ассистентом-режиссером). А если он и в самом деле хочет уехать за границу… Но Булгаков благоразумно отказался.

Бог весть, что подействовало на «Правительство СССР». Может быть, то, что Сталину очень нравились «Дни Турбиных». Может быть, подействовала зловещая статистика, о которой невольно напомнил Булгаков своей «крайней мерой»: в 1925 году покончил с собой Сергей Есенин; в 1926-м — писатель Андрей Соболь; в апреле 1930-го, когда обращение Булгакова уже попало к Сталину, застрелился Маяковский. Право, неудобно было бы, если бы еще и Михаил Булгаков пополнил этот мартиролог…

А в феврале 1932 года в письме своему другу, философу и литературоведу П.С. Попову, писавшемся целый месяц, с 25 января по 24 февраля 1932 года, Булгаков сообщал: «15-го января днем мне позвонили из Театра и сообщили, что „Дни Турбиных“ срочно возобновляются. Мне неприятно признаться: сообщение меня раздавило. Мне стало физически нехорошо. Хлынула радость, но сейчас же и моя тоска. Сердце, сердце!

Предшествовал телефону в то утро воистину колдовской знак. У нас новая домработница, девица лет 20-ти, похожая на глобус… 15-го около полудня девица вошла в мою комнату и, без какой бы то ни было связи с предыдущим или последующим, изрекла твердо и пророчески:

— Трубная пьеса ваша пойдеть. Заработаете тыщу.

И скрылась из дому. А через несколько минут — телефон.

С уверенностью можно сказать, что из Театра не звонили девице, да и телефонов в кухнях нет. Что же это такое? Полагаю — волшебное происшествие… Ну, а все-таки, Павел Сергеевич, что же это значит? Я-то знаю? Я знаю: в половине января 1932 года, в силу причин, которые мне неизвестны и в рассмотрение коих я входить не могу, Правительство СССР отдало во МХАТ замечательное распоряжение: пьесу „Дни Турбиных“ возобновить. Для автора этой пьесы это значит, что ему — автору — возвращена часть его жизни. Вот и все».

Сущая дьяволиада, конечно!

А вот, кстати, на ту же тему… В народе говорят: первая жена от Бога, вторая — от людей, третья — от дьявола. Татьяна Николаевна — Тася — при всей своей скромности была, конечно, ангелом-хранителем Булгакова: она ведь жизнь ему не раз спасала. Любовь Белозерская была прекрасная женщина, в которой сочеталось возвышенное и земное. Благодаря ей Булгаков ощутил себя прочно стоящим на земле. Но, быть может, тот, кому он посулил в тяжелую минуту свою душу (подобно однофамильцу из романа Чаянова, узнавшего, что его душа уже лежит в дьявольской шкатулке), решил, что должен оторвать Булгакова от всех его земных привязанностей, чтобы Мастер как можно более гениально описал его, дьявола, его — Воланда — пришествие в Москву? Видимо, в «Консультанте с копытом», написанном, когда рядом с Мастером была «Любовь земная», недостаточно пахло серой. И тогда Воланд послал Мастеру его Маргариту.

…Ее часто называли ведьмой. В ней и впрямь было нечто ведьминское, колдовское. Само описание знакомства Михаила Булгакова с Еленой Шиловской наводит на мысль о ворожбе, о привороте. На Масленицу 1928 года Булгаковы обедали в одном из московских домов. Зеленоглазая красавица, жена генерала и соседка по столу, попросила Михаила Афанасьевича ей помочь — завязать распустившийся шнурок ее рукава. И словно бы привязала его к себе навсегда.