Женщина за стеной - [17]

Тень от огромной горы —

Предупреждающим знаком.

Груз напряженья несём,

Даже устали колени.

Вздох облегченья во всём.

Дань позволительной лени.

Гальки шуршанье в тиши.

Зелень солёной пучины.

Миг расслабленья души

Без объяснимой причины.

Сумерки в горы вползли.

Ткётся туманная пряжа.

Лишь золотится вдали

Лежбище женского пляжа.

1972

Охотник

Г. Умнову

Уверенный в своих правах,

Охвачен сладостным порывом,

Охотничек на островах

Гуляет по дубовым гривам.

Себя не числит чудаком,

Забыв о койке и о стройке.

Собака ходит челноком

И замирает в прочной стойке.

Его мгновенной дрожью бьёт.

А хитрый вальдшнеп рвётся боком.

Тогда он птицу рушит влёт,

Сам словно в обмороке глубоком.

А с неба льётся благодать.

Такая синь над островами,

Что невозможно передать

Всё это бедными словами!

Такая рыжая листва

В какой-то ласковой печали!..

Собака старая резва,

И всё — как будто лишь в начале.

Со смыслом или наобум

Они по гривам бродят парой.

И словно дальней жизни шум —

Для них листвы шуршанье палой.

1972

"Возвращалась поздно, не одна…"

Возвращалась поздно, не одна.

Расставались на лужайке плоской.

И потом смотрела из окна,

Как он удалялся с папироской.

А спустя мгновение спала

И во сне, зардевшаяся малость,

Убирала чашки со стола

И куда-то переодевалась.

На рассвете пели соловьи.

В комнате заметно холодало.

Руки обнажённые свои

Прятала она под одеяло.

Сновиденья путая и явь,

Выгибая заспанное тело,

Улыбалась тихо, будто вплавь

Озеро ночное одолела.

Свет ломился в просеку окна,

Притемняя крашеные рамы.

На предплечье — вмятины от сна,

Ночи кратковременные шрамы.

1972

"Воспользовавшись общим разговором…"

Воспользовавшись общим разговором,

Я выхожу из дома и смотрю

На гаснущую за вечерним бором

Холодную и мрачную зарю.

Так в грудь вобрать побольше кислорода

Стремятся, пересилив дурноту.

Так две затяжки сделать косорото

Выходят, коль терпеть невмоготу.

Но мне-то, для чего мне нужно это:

Пиджак набросив на плечи, стоять?

Заря потухнет меж стволами где-то,

И темнота низвергнется опять.

Над росами померкнувшего сада

Поблёскивают слабо провода.

Души необъяснимая услада.

Таинственная жизни правота.

1973

Санаторий комсостава

Близ голубеющих предгорий.

Что в дымке утренней видны, —

Для комсостава санаторий

У мерно плещущей волны.

Всё было в тщательном порядке,

И открывались из окна

Две волейбольные площадки

И городошная одна.

Лишь у немногих, в день заезда,

На гимнастёрке, одинок,

Напомнив, что это за место,

Пылал манящий орденок.

На пляже, где тела их голы,

Лишь у немногих знак прямой

Хасана, или Халхин-Гола,

Или Испании самой.

Покрыт был чем-то вроде пакли

Ствол пальмы, смолкою сочась,

И йодом водоросли пахли,

Как пахнет ротная санчасть.

Война была не за горами.

Посверкивало в небесах.

Они тревожно загорали

В своих сатиновых трусах.

1973

"От сомнений вдалеке…"

От сомнений вдалеке,

Медленны и важны,

В прибалтийском городке

Бьют часы на башне.

Чтобы, ночью пробудясь,

С остротой мгновенной

Вы почувствовали связь

С остальной вселенной.

Будто в синий рельс болтом

Среди сна ночного:

Звук тревожащий, потом —

Пауза, и снова.

И отчётливо слышны

С отголоском боли

Среди мягкой тишины

Временные доли.

1973

"Ночь в корпусе нашем приморском…"

Ночь в корпусе нашем приморском,

Одетом снаружи в гранит.

Над полом, надраенным воском,

Неяркая люстра горит.

Да только стихия морская

Отчётливо очень слышна,

Способствуя или мешая

Развитию ровного сна.

Позвольте, чему вы не рады,

Чего вы ещё лишены?

Одни — штормовой канонады,

Другие — ночной тишины?

Вы любите ту же пластинку,

И разница только одна:

Звучит ли она под сурдинку

Иль вас оглушает она.

1973

Баллада о посыльном

Дождь. Дорога за село —

Как виток спирали,

Козырнул, взлетел в седло.

Вдалеке стреляли.

А немного погодя,

В комьях красной глины

Он лежал на дне дождя,

Как на дне долины.

День осенний шёл к концу

В свете рваной сбруи.

Сильно били по лицу

Ледяные струи.

Над печалью мертвеца

Низких туч теченье.

Долго мытого лица

Слабое свеченье.

…Не увидит сына мать,

Изведётся в горе —

Станет тихо угасать

И угаснет вскоре.

Будет ночи напролёт

Тосковать невеста.

А потом другой займёт

В сердце это место…

Изо всех небесных дыр

Льёт — не видно света.

«…Не дождался командир

От меня пакета…»

1973

Сирень

Нас завалили сиренью,

Впрочем, без всякого зла,

В зале, потом на сиденье

«Волги», что нас повезла.

Я, хоть считался бывалым,

Тоже почувствовал страх:

Так засыпает обвалом

Хижины в снежных горах.

Сжатые душною чащей,

Мчались от дома вдали.

Возле гостиницы спящей

Выбраться нам помогли.

Кисти сирени лиловой

Вновь на полу, на столе,

В жбане и в банке литровой,

В прочем случайном стекле.

Лестно вниманье эпохи,

Здешних сиреневых мест, —

То ли за звонкие строки,

То ли за самый приезд.

…Звёзды проносятся мимо.

Только кого укорим,

Если от сладкого дыма

Чуточку мы угорим?

1973

"Механизмы грозные — часы…"

Механизмы грозные — часы,

Так немало значащие в мире!

Золотого времени весы, —

Даже есть у некоторых гири.

Вот вы поднимаете свой взгляд.

Что они вам нового сказали?

Может быть, медлительностью злят

Бесконечной ночью, на вокзале?

Или вы расслышали их бой,

Явно схожий с колоколом дальним,

И на вас повеяло судьбой,

Расставаньем и напоминаньем?

1974

Дворцовый парк

Изящно отразясь в воде,

Стояли зябнущие грации.

А я не знал: какая — где,

Их положенья и градации.