Женщина во тьме - [56]

А вдруг сонливость вызывали вовсе не они? Миа сказала: «Ты все время спишь. Даже когда ходишь с открытыми глазами, до конца проснуться не можешь».

Кладу тазепам обратно в ящик, в дальний угол и, размяв затекшие ноги, возвращаюсь в комнату дочери. Она сидит за туалетным столиком и снова накладывает макияж. Волосы причесаны. От слез не осталось и следа.

– Спасибо, – благодарит она, встретившись взглядом с моим отражением в зеркале, – спасибо, что ничего не рассказала папе.

Ответить я не успеваю.

– Мам, пожалуйста, забудь все, что я рассказала. Все. Ненавижу эти дебильные разговоры по душам, «как мама с дочкой». Поезд уже ушел, – говорит она, подводя глаза. – Стань опять нормальной зомби-мамой, и мы обе притворимся, что это был только страшный сон.

* * *

– Я хотел тебе рассказать, я пытался, – раздается за спиной голос сына.

Джо стоит в дверях своей спальни. Там темно – плотные шторы задернуты, и солнечные лучи в комнату почти не проникают.

– Кто он? – спрашиваю я.

– Этого я тебе сказать не могу, – качает головой Джо. – И вообще это неважно. Просто мальчик, с которым Миа встречается.

– Вряд ли мальчик, если он на восемь лет старше.

– Возраст здесь ни при чем.

– Ты так считаешь?

– Миа просто нужно, чтобы ее любили.

– А разве мы ее не любим? Неужели опять во всем виновата я?

– Мам, ты меня прости, но Миа с тобой никогда не считалась. И она пошла вразнос не потому, что ты за ней не уследила, – отходя на шаг, вздыхает Джо. – С тех пор как мы сюда переехали, изменилась не только Миа.

– Пожалуйста, объясни, что с ней происходит.

– Она думает, что здесь водятся привидения, – грустно улыбается Джо.

Я в них не верю, но в этом доме… Темные пятна на стенах, скрип старых половиц, слова, которые в темноте написал на стене подвала пропавший мальчик.

– Она ищет того, кто защитит ее от привидений?

Улыбка сползает с лица сына.

– Мне кажется, ее пугают не призраки.

– Джо, что мне делать? Что сделать для тебя и для Миа?

– Увези нас из этого дома.

– Опять переезд? Дом нам не продать. Я пыталась поговорить с отцом, но он не хочет даже…

– Я говорю не про всех – только о тебе и о нас с Миа.

Джо почти шепчет, но мне его слова кажутся криком. Вспоминаю Патрика, его стиснутые кулаки, гневный взгляд. Наверное, перед глазами Джо стоит та же картина.

Сын заходит в комнату и тут же возвращается с альбомом в руках.

– Я делал наброски. Смотри, – открывая первую страницу, говорит Джо.

Это Патрик. Он еще около старого дома, собрался на работу. Набросок – от четкой складки на полосатых брюках до подбородка – одни углы и прямые линии. Портфель в руке, зачесанные назад волосы. Лицо серьезное, без улыбки – задумчив, сосредоточен и все-таки совершенно спокоен.

Джо поспешно перелистывает страницы, и мне кажется, что передо мной флипбук[8], и я боюсь, что из него сейчас выпрыгнет нарисованный и оживший Патрик. Мелькают страницы, бежит время, и углы на набросках становятся менее четкими, опускаются плечи, руки сжимаются в кулаки, прическа теряет былую аккуратность, а спокойствие на лице сменяется яростью. Те же углы и прямые, но линии нарисованы теперь более толстым штрихом. На последней странице разыгрывается буря. Это прошлая ночь. На листе яростный водоворот пересекающихся кривых, в них с трудом можно различить фигуру. Толстый грифель, похоже, сломался во время работы и продырявил бумагу, поэтому кажется, что Патрик действительно хочет вырваться из альбома.

Раньше, давая сыну карандаш и бумагу, я просила: «Поговори со мной». Сейчас, глядя на его рисунки, я не могу унять дрожь. Отступаю на шаг. Это не разговор, это крик.

– Видишь? – спрашивает Джо, протягивая мне альбом. – Теперь ты видишь?

Нет, Патрик обещал мне, что такого больше не повторится. Этот дом… Муж так мечтал о райском уголке своего детства, где все будет прекрасно.

Джо возвращается в комнату и поднимает шторы. Комната кажется светлее, чем обычно. Старой яблони больше нет.

– Это отец, – шепчет Джо. – Ночью – не знаю, во сколько, – я проснулся от шума, выглянул – а там он, в своей идиотской пижаме, пилит и пилит, пилит и пилит.

По заросшей сорняками земле разбросаны сучья, но часть дерева сохранилась. Патрик срезал только те ветви, которые доросли до окна. Яблоня выглядит кривобокой, будто в нее ударила молния. Перевожу взгляд на альбом: он раскрыт как раз на той странице, где изображен разгневанный муж.

Странно, несмотря на все, что случилось, прошлой ночью я не проснулась. Не слышала, как он выходил к Миа, как пилил это чертово дерево. Перед сном Патрик принес мне чай. Очень крепкий, он даже горчил. Пока я пила, муж сидел рядом на кровати, снова и снова просил прощения, и под это убаюкивающее «прости, прости, больше никогда…» я и уснула.

Иду к себе.

– Мама, ты должна нас отсюда забрать, – говорит Джо мне вдогонку.

Вернувшись в спальню, заглядываю в чашку, из которой пила вчера вечером. Нет, гадать по чаинкам я не собираюсь. Там, на дне, белый порошок – остатки измельченной таблетки снотворного.

Глава 25

Сара

Возвращается Патрик. Судя по всему – волосы в беспорядке, набухшие веки, темные круги под глазами, – он опять не спал ночь. На нем вчерашняя рубашка, вчерашний костюм. Руки исцарапаны, под ногтями грязь. Рисунки Джо не идут у меня из головы.