Женщина в «Восточном экспрессе» - [8]

– В Ур – я там работаю на раскопках, рисую находки. Уже четвертый сезон пошел.

– Вы работаете с Леонардом Вулли? – с придыханием уточнила Агата.

– Да.

При упоминании этого имени Кэтрин отчего-то поморщилась и закатила глаза. Может, с ним сложно общаться или у него имеется какая-нибудь отвратительная привычка? Агате хотелось расспросить подробнее, но это было бы невежливо. Взамен она призналась, как с интересом читала о раскопках в газете, как это повлияло на ее выбор – ехать на восток вместо запада. Затем она спросила, какое из найденных сокровищ понравилось больше всего.

Кэтрин задумчиво стряхнула пепел.

– Пожалуй, головной убор царицы Пуаби[6]. Два месяца потратила на восстановление – просто кошмар, куча мелких бусинок! – но оно того стоило.

Оказывается, в прошлом сезоне их группа нашла древнее захоронение, затерянное в пустыне на три тысячи лет. Среди замечательных находок им попался головной убор шумерской царицы. Кэтрин так увлекательно описывала процесс складывания фрагментов золота, лазурита и сердолика, что Агата мысленно перенеслась в другой мир и даже не заметила, как горные ландшафты за окном уступили равнинам Ломбардии – перед внутренним взором представали заманчивые картины сокровищ, найденных в Уре…

В дверь неожиданно постучали. Агата вздрогнула и вернулась с небес на землю. Вошел проводник с утренним кофе и спросил Кэтрин, не нужно ли перенести остаток вещей из прежнего купе. Обращение «миссис Килинг» порядком удивило Агату, поскольку обручального кольца у соседки не было.

Когда он вышел, Кэтрин воскликнула:

– Ах, миссис Миллер, как нехорошо с вашей стороны! Я все болтаю и болтаю о работе, а вы позволяете! Ну же, расскажите что-нибудь о себе!

Она размешала сахар и подняла чашку к губам – на краю остался четкий коралловый полумесяц.

– Багдад – довольно необычная цель для женщины, путешествующей в одиночку…

Кэтрин сделала многозначительную паузу: ей явно хотелось узнать, куда и почему ее спутница едет без мужа.

Агата вздохнула. Она предвидела досужее любопытство и заготовила ответ заранее, но ей хотелось придать голосу убедительности. Сперва она рассказала Кэтрин, что дочь уехала учиться в пансионат – это было правдой, – поэтому она ужасно скучает, и ей необходимо отвлечься. Затем последовала собственно ложь:

– Мой муж… погиб на войне.

Она долго практиковалась перед зеркалом; говорила себе, что лучше притвориться вдовой, чем принять позорный статус разведенной женщины. И все-таки вслух это прозвучало чудовищно, словно она и вправду желала ему смерти. Да еще лицо, отразившееся в оконном стекле… Неужели это кара? Новая жестокая выходка подсознания – видеть то, чего нет?

Кэтрин наклонилась и похлопала ее по руке.

– Я тоже потеряла мужа…

Кровь бросилась в лицо. Теперь Агате стало стыдно вдвойне.

Какая ты испорченная!

Кэтрин отвернулась к окну.

– Мы познакомились, когда я работала медсестрой во Франции.

– Во Франции? – эхом откликнулась Агата. Трудно представить столь экзотическое сознание в грязи и крови полевого госпиталя. В Торки порой приходилось тяжко – страшно подумать, чего навидалась Кэтрин.

– Мы были женаты всего шесть месяцев. – Кэтрин потянулась за новой сигаретой.

– Война так жестока…

Банальность, однако опыт подсказывал, что лучше не копать глубоко.

– Когда все закончилось, я снова пошла в медсестры, – пояснила Кэтрин. – Сперва в Египте, потом отправилась в Багдад – так и попала на раскопки.

Собеседница ждала продолжения, но Кэтрин прикурила сигарету и умолкла. В воздухе повисла пауза, словно попутчица, обрисовав обстоятельства своего брака, ждала в ответ того же самого.

Агата решила сменить тему и упомянула, что тоже бывала в Египте. Поговорили об интересных местах, увиденных в разное время. Затем Агата пустилась в описание рабочих будней в госпитале, больше акцентируя комические моменты: как они с подругой Эйлин учились химии в перерывах между сменами, как случайно взорвали кофейный аппарат, когда делали тест Марша на мышьяк. Она умолчала о том, что вышла за Арчи в следующие выходные после взрыва, что больные дразнили ее по поводу нового статуса, а один солдатик из Глазго заявил на всю палату, что «сестра Кристи» звучит лучше, чем «сестра Миллер», ведь это шотландская фамилия.

Было так странно возвращаться к работе уже замужней женщиной после единственной брачной ночи с Арчи, не зная, когда они увидятся в следующий раз – и увидятся ли вообще?.. Он сделал ей предложение через несколько дней после знакомства, на рождественском балу. Высокий, стройный, с вьющимися золотистыми волосами, Арчи обладал беззаботной уверенностью в себе, которая покорила ее с первого взгляда. К тому же он оказался превосходным танцором. Он пригласил ее на вальс, потом на фокстрот, но бальная карточка уже была заполнена. Арчи небрежно махнул рукой и велел ей не церемониться с остальными.

То же самое вышло и с предложением: она призналась, что уже помолвлена с Реджи Люси, артиллеристом. Какое это имеет значение? Арчи отмел жениха, словно соринку с пиджака сдул. «Если бы я был помолвлен, то сию минуту разорвал бы помолвку!»

Агата написала Реджи – доброму, нежному, терпеливому Реджи, который настоял на том, чтобы подождать по меньшей мере пару лет, прежде чем идти к алтарю, – и сообщила, что выходит за другого. С Реджи было так спокойно, так надежно «на берегу»: хороший товарищ без пылкой страсти. Однако теперь она пустилась в бурное море – влюбилась в незнакомца, в полную противоположность себе: практичного при ее романтичности, рационального там, где ее уносило воображение, жесткого при ее сентиментальности. Ей ужасно хотелось выйти за него, однако мать заявила, что надо подождать, пока он не начнет зарабатывать на ее содержание…