Женщина в мире мужчин - [6]

жизни и толчком к тому, чтобы я стала психологом и диетологом было

разрешение бабушки присутствовать на её половине дома в то время, когда к ней

за помощью приходили люди. Про это можно отдельную книгу писать, но

бабушка мне на то позволения не давала, и вообще, считала, что помогать людям

обязаны все. Мол, и нечего об этом писанину разводить, это – есть норма жизни,

и всё тут.

9

Но парочка примеров всё же поможет вам осознать, что самые простые люди,

пережившие Великую Отечественную, и создавали из руин ту страну, которой

мы когда-то гордились. Люди, потерявшие близких и детей, со шрамами на

Душе, но не потерявшие Совесть. А ведь потери тогда у всех были – не в

пример теперешним.

Я, например, знаю, что на глазах моей бабушки расстреляли её

единственного сына, родившегося через три месяца после начала войны. После

трёх дочерей это был долгожданный ребёнок – и это, наверняка, знал немецкий

офицер, который, взяв ребёнка на руки, стал её спрашивать, кто в деревне связан

с партизанами. (А тогда мои предки жили ещё в Белоруссии). Естественно, ему

никто не ответил. И тогда…

Он подбросил маленького ребёнка высоко в воздух и приказал немецким

солдатам в него стрелять. Мой маленький дядя умер, ещё и не долетев до

матушки-Земли. Такое вам, правда, может рассказать чуть ли не каждый белорус

или украинец. И дедушка мой всю жизнь носил восемь осколков в теле, и кисть

правой руки не разгибалась из-за серьёзного ранения. И что? Пережив такую

трагедию, эти люди никогда не жаловались. Может, у кого-то другие примеры,

но у нас было только так. Сейчас, к сожалению, я вынуждена признать, как

человек, общающийся по работе с большим количеством людей – многие даже

разговор начинают с того, что у них всё плохо, они не знают, что делать, как

жить, а то и вообще – им жить не хочется и нет смысла. Ужас! Да не

сталкивались они никогда с серьёзными проблемами.

И мне вспомнился один эпизод из моего детства. Я только снова стала

говорить после девяти месяцев молчания, и, наверное, поэтому очень громко

разговаривала. Видимо, просто желая ощущать способность говорить. И вот

однажды я упала с дерева, куда меня загнали мальчишки, и очень сильно

ободрала кожу на обеих ногах – она просто свисала клочьями. Само собой, я

бежала домой и орала, как оглашенная, и на этот крик вышла моя бабуля. Тут же

я театрально и картинно стала ей громко жаловаться, как мне плохо, больно,

ножки болят и, вообще, они мне такие не нужны, а жизнь не удалась. Ну, кто ж

не знает, как мы, женщины, даже будучи ещё девочками, можем так сгустить

краски и обострить ситуацию, что сами потом не знаем, как всё распутать?

Моя бабулечка, выслушав внимательно мои долгие причитания, сказала:

– Ах так! Ну, раз жизнь не удалась и ты такая разнесчастная, и ноги не

нужны, то неси пилу.

– Зачем пилу? – ещё громче заверещала я.

А надо добавить, что дело было уже к вечеру и у бабули во дворе, как всегда,

было около десятка посетителей и просто друзей, которые поболтать пришли. И

все они с интересом наблюдали – я ж для них тоже старалась громче орать. А тут

– после просьбы бабушки принести пилу – весь мой «артистизьм» куда-то

подевался, и я застыла, как вкопанная.

– Как зачем пилу? Ноги твои отрезать будем, раз они тебе так болят, что и не

нужны. Будешь, как соседский Максимка, на колясочке ездить, – отрезвила меня

ещё больше бабуля.

10

– Так Максимке ж ещё в детстве, во время войны ножки оторвало, а мне

такое к чему? – выпалила, наконец, я.

– А к тому, чтобы ты запомнила раз и навсегда, что этот Максим, и все

другие дети и взрослые, у которых нет ножек, мечтали бы упасть с дерева и

ободрать коленки! Но у них нет такой возможности, а у тебя пока есть. Если ты,

конечно, не согласишься ноги отпилить, – уже мягче сказала бабуля.

Мне вдруг стало так стыдно, что я орала на всю округу, жаловалась и

визжала, когда кто-то пытался меня успокоить, тем более, надо ж такому

случиться, в очереди на приём к бабушке сидела мать того самого Максима,

которому оторвало в детстве ноги, тётка Мария. И тихонечко плакала. Именно

она встала со скамеечки, подошла ко мне и сказала бабушке:

– Евдоксия, вынеси йод и вату, а сама иди дальше с людьми общаться, я тут

сама с Настькой разберусь.

У меня отлегло от сердца, но в глаза тёте Марийке и всем, кто сидел во

дворе, я смотреть не могла, потому что вдруг поняла, что здесь сидят все, кто

пережил страшную войну и нечеловеческие страдания. А я тут со своими

коленками. И когда тётя Мария обработала мне раны и перебинтовала ноги, все

услышали её тихий и спокойный голос:

– Запомни, деточка, этот урок. Его твоя бабушка не только тебе, но и всем

нам преподнесла. Чтобы не гневили Господа и не жаловались, ведь война уже

позади. А что может быть страшнее? И когда-нибудь ты поймёшь, почему к

твоей бабуле не только за здоровьем, но и за советом идут. Я ни разу не