Женщина в мире мужчин. Курс выживания - [45]

Римлянки держали специальную служанку, которая умасливала тела после купания, а косметические средства были весьма разнообразны.

Лукиан говорил о женщинах, использующих «целую аптеку из маленьких кувшинчиков, всякие флакончики со всякой мерзостью, сокровища для отбеливания зубов или для чернения бровей и ресниц», а Ювеналий описывал «ванны из молока ослицы, и Поппея, любовница Нерона, смешивала молоко с тестом, чтобы сделать маску на лицо».

Плиний сообщает, что «почти миллион в год уходило на дальний Восток для покупки ароматических средств и драгоценных камней для изысканного туалета римской матроны».

Соанские наряды, о которых ходили слухи, что они продаются на вес золота, были модными, потому что были прозрачными. Гораций пишет:

«Ничего не прикрыто! Вы можете видеть ее абсолютно нагой в ее соанской одежде и убедиться собственными глазами, что бедра у нее правильной формы, а ноги не кривые: вы можете смерить ее фигуру взглядом».

Лоллия Павлина21 носила наряд, усыпанный изумрудами и жемчугом, который стоил сорок миллионов сестерциев (около девяти миллионов долларов), а римские матроны золотили себе соски. До нас дошли легенды, что Мессалина продавала себя в одном из публичных домов «обнаженная и с позолоченными грудями».

По мере продвижения цивилизации на север, ненадежные наряды дохристианской моды вынуждены были отступить перед более основательной одеждой, предназначенной для защиты от холода. Однако нагота исчезла не потому, что стала просто неудобной.

Реакция христианского мира на римское язычество состояла в объявлении секса порочным. И за этот порок стали винить исключительно, женщину как источник сексуальных интересов мужчины, о чем уже упоминалось ранее.

Точно так же как женщина была вынуждена прикрывать свое тело отвратительными тяжелыми одеяниями, она была отрезана от остального мира своим мужем, или хозяином.

Ореол женщины больше не составляла ни царственная красота головки Нефертити, ни совершенство обнаженной Венеры, ни гибельная притягательность такой нимфоманки, как римская Поппея.

Идеальная женщина была одета просто, как Дева Мария, или в темные траурные тона скорбящей матери у креста.

Но желание женщины приукрашать себя платьем не могло долго подавляться. Тяжелые, неудобные платья оставались, но становились все ярче по расцветке и узорам.

Женский костюм за то время, что Европа прошла от «темных веков» до блеска Возрождения, стал чрезвычайно неудобным для носки из-за своего веса, и передвижение в нем требовало больших усилий. Обладательниц таких платьев можно было скорее считать выносливыми и богатыми, но никак не женственными.

Эти платья были символом, но не очарования их обладательницы, а социального положения ее отца или мужа.

Платье почти совсем не открывало кожу, виден был лишь небольшой участок горла над уплощенными грудями. Талию нельзя было скрыть полностью, но для спокойствия мешковатые рукава и обильная нижняя часть подола платья помогали свести к минимуму ее эффект.

Если художники и осмеливались изображать обнаженную натуру, то груди всегда были крошечные, тело вытянутое и некрасивое, а лицо без проблеска ума. Даже обнаженная греческая богиня по представлениям этих средневековых художников должна была прятать под тюрбаном или шляпой порочный символ ее пола – венчающую корону волос.

Настоящая темнота средних веков заключалась в том, что женщину отодвигали на задний план.

Мы можем восхищаться гением художника, изумляться великолепием красок, впечатляться замысловатыми ювелирными украшениями, мы можем даже с уважением отнестись к по-детски простодушному лицу или безмятежности выражения лица более зрелой женщины, но мы можем только смотреть на эти фрески, статуэтки, гобелены и картины эпохи предренессанса и радоваться женственной красоте этих фигур.

Они не возбуждают мужчину и не вызывают завистливого восхищения у женщин. Так же как и оригиналы, с которых они писаны, они были просто скованными куклами.

И естественно, в очередной раз наступила реакция. Маятник снова качнулся к свету. Под ярким солнечным светом Италии и Южной Франции вернулся былой интерес к женщине. Художники снова прославляли ее возвращение.

Молодость опять стала популярной, а престиж женщины изображался красотой ее лица или тела вместо изображения социального положения ее мужа.

Церковь делала заказы на портреты этих молодых женщин, поэтому они должны были неизбежно изображаться с печальным лицом и со скромно и благочестиво опущенными вниз глазами. Но время от времени в этих портретах проглядывает озорной интерес к жизни.

Нагота была единственным способом показать эту красоту, по крайней мере, в изобразительном искусстве. «Венера» Боттичелли – молодая, очень земная девушка с загадочным лицом, белой кожей, с грудями, похожими на «два небольших снежных холмика» и крутыми бедрами. Волосы стали выразительным символом пола. Их выбеливали, завивали и отращивали как можно длиннее.

«Возьмите два фунта квасцов, – писала одна придворная дама Изабелле Первой, – шесть унций неочищенной серы и четыре унции меда».

Каждая женщина хотела быть блондинкой, как позднее писал Шекспир: «В преклонном возрасте черный (цвет волос) считается неестественным».