Женщина в лиловом - [40]

— Я бываю здесь иногда с сестрой, — сказала Сусанночка. — Зина сейчас за мной придет.

Она держалась просто и очаровательно.

— Я не помешаю вам своим присутствием? — спросила Сусанночка.

Просто и искренно она изучала ее глазами.

— Напротив, я вас прошу, — сказала Вера.

Она так вытягивала губы, что у нее вместо «прошу» выходило «прошю». Брови она поднимала устало и официально. Длинная серебряная сумочка у нее высоко болталась на звенящей цепочке. Колышко удивлялся той степени холодности, которую могло изобразить ее лицо. Оно говорило: «Ах, Боже мой! Зачем это? Зачем она здесь, эта нелепая и ненужная женщина? Я прошу ее удалить немедленно».

— Мой друг, — цедила она, — у вас сейчас гости. Я прошу вас назначить мне час, когда мы можем говорить о деле.

Глаза ее изобразили мгновенную лукавую игру. Тоненькие плечи передернулись. Она взяла серебряную цепочку в зубы, и усмешка так же мгновенно осветила лицо, как и сбежала с него.

Опять оно сделалось официально и скучно.

— Впрочем, только одно мгновение.

Она, извиняясь, наклонила голову в сторону Сусанночки, как бы освобождая ее этим движением от дальнейшего вынужденного пребывания в этой комнате. Сусанночка поднялась с места, тревожно глядя на обоих. Колышко поразился странному и ласковому спокойствию ее лица. Она точно говорила ему взглядом глаз: «Теперь я поняла вас. Мне удивительно хорошо и спокойно».

— Нил, я уйду в твой кабинет, — сказала она.

Она даже плотно притворила за собой дверь. Он проводил ее таким же ласковым и вместе благодарным взглядом.

— Отлично! — сказала Вера. — Но что значит весь этот водевиль? К чему она здесь и к чему эти взгляды и чуть ли не поцелуи? Ты просто должен выбросить эту бабенку из твоей жизни. Как странно, что ты вообще мог иметь с нею что-нибудь общее.

Помолчав, он сказал:

— Это — самая тяжелая страница в моей жизни. Я был бы счастлив, если бы ее не было. Я бы отдал за это с радостью полжизни.

Он видел, что его слова заставили Веру покривить брови.

— Сентиментальности! — сказала она. — Но ты, конечно, сведешь меня с ума.

Она раскрыла чешуйчатую пасть сумки. Что-то металлическое блеснуло в ней. Она мелко и некрасиво нервничала.

— Когда-нибудь ты дождешься, что я разряжу эту вещицу, которую постоянно ношу при себе.

Он увидел маленький револьвер.

— Что за глупости? — сказал он, с тревогой следя, как она рассматривала опасную игрушку. — Это — истерия.

— Но… — протянула она, потом опустила сумочку и револьвер на диван. — Во всяком случае с этим можно повременить. Мы должны говорить с тобой серьезно. Я не из тех, которые стреляются по пустякам, но из всех видов смерти я предпочитаю смерть от револьверной пули. Когда квитанции вышел срок, ее снимают с острого шипа и на свет видна маленькая дырочка, тогда ее бросают за ненадобностью. Я хочу, чтобы в моей голове была такая же маленькая дырочка.

Она смеялась, вновь подбрасывая револьвер.

Потом продолжала с неприятным холодом в глазах:

— Мой друг, едва я переступила ваш порог, я почувствовала, что вяну. О присутствии женщины я знаю уже по духам. Эти ленты, шляпки мне досказали остальное. Я чувствую себя, как червяк, попавший на большую дорогу. Мне казалось, что я никогда не доползу от передней до этой комнаты. В конце концов, чего вы хотите от меня? Я могу перенести все, что угодно, но не эти визиты к вам на квартиру. Вы держите себя малодушно, как мальчик.

Опершись рукой о сиденье, она неожиданно встала. Сумочка ее была уже закрыта, она держала ее свернутой и неприятно комкала в пальцах, сейчас сухих и неприятных, точно это были одни косточки.

— Я прошу вас выйти отсюда вперед меня, мой друг. Нет, я не хочу, чтобы вы целовали мои руки.

Ему было смешно это вытягивание губ, благодаря чему у нее получалось: дрюг, рюки. Глаза она полузакрыла. Ему были неясны ее действия. Он прошел вперед и крикнул Гавриила.

— Нет, я без пальто, — говорила она.

Но плечи ее вздрагивали.

— Вам холодно? — спросил он.

Из единственного окна в коридоре свет упал на ее лицо, и он увидел ее глаза, широко открытые неожиданным движением, полным муки и странного экстаза. Она его о чем-то просила этими глазами или, может быть, признавалась в чем-то. Это выражение напомнило то, когда она в первый раз уходила от него.

— Я люблю вас! О… — сказала она неожиданно на «вы» и торопливо пробежала вперед.

— Я бы хотела проститься с ней, — сказала она неожиданно в передней.

Колышко заглянул в кабинет. Сусанночка сидела у письменного стола в интимно-скучающей позе и рассматривала фотографические карточки. Василий Сергеевич наблюдал за ней свирепым взглядом. Увидя Веру Николаевну, он вскочил и, радостно поднявши ладонь для пожатия, пошел навстречу.

— Наше вам! — говорил он, демонстративно подчеркивая свой восторг. Вы совсем нас позабыли. Стыдно, стыдно! А мы для вас и перчаток лайковых заготовили целых полдюжины и притом исключительно для правой руки.

С видом опытного Дон Жуана он медленно пожал ее руки.

— А погода сегодня, кажется, сухая? — кричал он, разглядывая ее высокие шнурованные белые башмаки с черными лакированными носиками. — Как же, новый накладной расход!

Делая вид, что не слушает его вздора, она протянула руку издали Сусанночке, повернувшей с недоумением лицо.