Женщина в лиловом - [37]

Это уже был последний козырь. Лицо ее было смешно в наивном недоумении и испуге. Как? Он смел отвергать ее, когда она сама пришла к нему? Что же такое случилось?

Глаза ее еще не отражали всей глубины осознанного несчастья. Это был испуг девочки, возмущение против странной непонятливости мужчины. Неужели она должна еще вдобавок сама первая броситься ему на шею? Он должен пощадить ее стыдливость.

— Поговорим потом, — сказал он еще раз сухо и решительно и выбежал вон. Заметив в передней ее картонки, он не отдал Гавриилу никакого распоряжения.

Торопливо оделся и вышел.

«Все это сентиментальные угрозы, — соображал он дорогой. — Конечно, я не могу удалить ее силой, но она должна понять, что всякие эксцессы здесь ни к чему…»

На момент шевельнулась острая жалость, но тотчас же ощущение скуки заслонило остальное. Было даже смешно сравнивать Сусанночку с Верой. Она казалась ему даже почти не женщиной. Смешным существом среднего рода! О, во сколько она ценит свои объятия! Она даже не может себе вообразить, что такое настоящая любовь. А если бы вообразила, то, вероятно бы, только удивилась. Ее тело так же было мало подвижно и расчленено, как и ее ум. Вся, с душой и всеми своими желаниями, она представляла одну инертную массу, движимую слепым, элементарным инстинктом. Сейчас она почти пугала его.

В строительную комиссию он заехал только извиниться. Хотел предварительно было позвонить к Зине по телефону, но потом передумал и решил заехать без предупреждения.

Зину он застал за роялем. Она равнодушно подняла на него глаза и прекратила бравурную игру. Когда она подошла к нему, рояль еще гудел.

— Ну, надеюсь, все благополучно? — сказала она.

Окна во всем доме были открыты. Драпировки колыхались, и пахло букетами ландышей, засунутых в разных местах в стеклянные высокие бокалы с усеченными косо краями.

— Я пришел с вами поговорить как со здравомыслящим человеком, — сказал Колышко, вдруг почувствовав страшное волнение.

Может быть, на него так действовала эта знакомая обстановка, а может быть, и то, что он еще не обдумал, что сказать Зине. Точно упавши откуда-то стремглав, он говорил, и у него получалось такое чувство, что он хотя говорит искренно и «честно», но совсем не то. Получалась грубая и бессердечная, подкрашенная напыщенностью полуправда.

— Сусанночка виновата во многом сама. Она не щадила моих чувств, моего, я бы сказал, корректного отношения. Я сознаюсь, что мне все это тяжело говорить. Но случилось то, чего уже не вернешь. Я… я люблю другую. Вам я это могу сказать…

Она перебила его нетерпеливо, стоя у рояля:

— Ах, при чем здесь я? Я — девушка и менее всего, господа, понимаю в этих вещах. Роман, господа, затеяли вы, а не я, вы и расхлебывайте всю эту кашу. Удивительный эгоизм у всех этих влюбленных. Особенно у мужчин. Я так довольна, что избавлена от удовольствия связывать свое счастье с вашей благосклонностью, господа… Любите, умножайте землю, а меня, пожалуйста, оставьте в покое.

Она попыталась сделать круглые невинные глаза. Руки она держала сложенными на животе.

— Я обратился к вам потому, что это — ваша сестра Предчувствую, что из всего этого может выйти что-то тяжелое.

— Без сомнения.

По обыкновению, ее глаза ничего не выражали. Но она вела определенную, расчетливую игру. Как и ее сестра. Или, быть может, Сусанночка поступала только по ее указке? Он почувствовал прилив бешенства. Значит, как мало его здесь уважали. А заодно и себя. Пахнуло затхлым убогим мещанством. Жених!

Неужели же он так низко опустился? Он не замечал людей, среди которых живет. Охватил мучительный стыд перед Верой Николаевной. А что, если она об этом узнает? Эти женщины, видимо, решили удерживать свою позицию до конца. Узнает, конечно. Непременно. Да.

Он понимал, что должен как-нибудь договориться с Зиной.

— Что же вы хотите, чтобы я женился на Сусанне Ивановне в то время, как мои чувства принадлежат уже другой? И как я должен объяснить это вторжение, этот своего рода «форт Шаброль»[24]? Сусанна Ивановна избрала этот способ, чтобы удержать мои чувства? Это же дико, это — сумасшествие.

В лице Зины изобразилась усталость. Глаза она переводила с предмета на предмет, избегая смотреть в лицо Колышко.

— Ах, Боже мой, — сказала она, — при чем здесь я? Вы, право, сделали бы хорошо, господа, если бы не вмешивали меня больше в ваши личные отношения. Тем более я — девушка.

Она потупила глаза.

— Зинаида Ивановна, — сказал Колышко, — вы ведете дурную игру. Предупреждаю вас.

Он сдержанно поклонился и пошел к двери. Зина тотчас же села за рояль. Бравурные звуки наполнили дом.

XXIV

Колышко понял, что план нападения здесь строго обдуман и организован.

«Но на что же они надеются?» — удивлялся он.

Дома он застал Василия Сергеевича. Глаза у него были сочувствующие и преувеличенно-испуганные. Он тотчас же углубил их в работу над чертежом. Под нос он мурлыкал растянуто и глупо-подчеркнуто: «Уж давно отцвели хризантемы в саду».

Из комнат доносился веселый громкий разговор Сусанночки и Гавриила. Набравшись решимости, Колышко вошел в столовую, где около буфета оба они гремели посудой. Сусанночка обернулась и радостно вскрикнула. С протянутыми губами она подбежала к Колышко.