Женщина в голубом - [9]

Глава 4 Скромное обаяние кулуарного трепа

Вонзите штопор в упругость пробки —

И взоры женщин не будут робки!

Игорь Северянин. «Хабанера II»

Монах и Добродеев уютно устроились за столиком в углу, неторопливо цедили виски, рассматривали и обсуждали публику. Вернее, не столько обсуждали, сколько Добродеев выкладывал сплетни и слухи, а Монах с удовольствием слушал и задавал уточняющие вопросы. К ним время от времени подходили знакомые Добродеева, подсаживались на минуту-другую, перебрасывались парой фраз и отчаливали, а журналист сообщал Монаху подробную биографию подходившего.

– Артур Ондрик – меценат и позер, но мужик невредный, обожает публичность, закатывает вернисажи не столько из-за молодых дарований, – тут Добродеев иронически хмыкнул, выражая скептицизм по поводу «дарований», – сколько из-за желания покрасоваться и сорвать аплодисменты. Актер из него не получился, художник тоже… да-да, баловался по молодости, но, увы! Не пробился, говорит, никто не поддержал и не протянул руку помощи, так теперь в отместку жестокой судьбине он помогает пробиться другим. Картины американца купил тысяч за тридцать, а то и меньше, теперь сделает рекламу, раскрутит и продаст за триста. Такой бизнес, но это между нами, доказательств у меня, как ты понимаешь, нет. Местные коллекционеры с руками оторвут. Нувориши, никакого понятия о подлинных ценностях, одни понты, что с них взять. Но мужик неплохой. Володя Речицкий – скандалист, бретер и ловелас. Три раза женат…

– Это не показатель, – заметил Монах. – Мало ли кто был женат три раза. Он так смотрел на нее, на эту Лару… сожрать готов! Глаз горит.

– Ага. Красотка, а супруг бука. Если бы не Яша Ребров, точно была бы драка. Яша у него на подхвате, чуть что, уводит.

– Двуликий Янус! – вспомнил Монах. – Он?

– Он самый. Речицкий дерется и скандалит в публичных местах, на счету с десяток приводов, нанесение увечий средней тяжести и многое другое. Пашка Рыдаев нажил на нем целое состояние. Но талантлив, собака, ничего не скажешь! Пивзавод процветал, продал, прилично наварил. Это тебе не Артур с его картинным бизнесом. Теперь конезавод. Завтра же смотаемся в Сиднев, люблю лошадок. – Монах ухмыльнулся, вспомнив название бульварного листка, но промолчал. – Артур его ненавидит, говорят, у Володи был роман с его супругой. А ты его хорошо знаешь?

– Виделись как-то раз. Он не дрался и не матерился, держался в рамках. Правда, послал боша, который ставил пивной цех. Но тот говорил только по-немецки и не врубился. Угостил меня классным пивом. Мне он показался нормальным мужиком, и я не понимаю…

– Говорили, Речицкий соблазнил ее, а Ондрик узнал…

Тут его прервали. На свободный стул рядом с ними рухнул изрядно подвыпивший крупный мужчина с длинными патлами и камерой на груди и радостно пробасил:

– Привет честной компании!

– Иван! – обрадовался Добродеев. – Иван Денисенко! Выдающийся художник и мастер фотографии, лауреат и победитель… Ванюша! Сто лет тебя не видел! – Растроганный и обрадованный Добродеев через стол обнимался с мужчиной с камерой. – А это мой друг, профессор Олег Монахов.

Иван Денисенко картинно прижал руки к груди и уронил голову на грудь.

– Весьма! – сказал Монах. – Видел вашу выставку с мусором, был впечатлен. Потрясающая выставка.

– У Ивана особое видение, – сказал Добродеев. – Он ни на кого не похож. Ванюша, посидишь с нами? Что нового? Над чем работаешь? – Он махнул официанту и спросил: – Коньяк? Виски?

– Пива, – сказал Иван хрипло. – Холодненького!

– Мне тоже, – обрадовался Монах. – Терпеть не могу виски, только из-за уважения к Леше. Между нами, он страшный сноб. Как вам картины Марка Риттера? Как художнику?

– Дерьмо! – сказал Иван, не понижая голоса. – Я вам таких баб в кружка́х сотню намалюю. Артур дурью мается, я ему говорил. Такие деньжищи вбухал. И не надо ля-ля про ви́дение, то-се… Дерьмо! И остальные картины этого Марка тоже дерьмо, я видел на сайте, специально полез. Пейзажик ничего, но не фонтан. Вся ценность в местной тематике, ностальгия, ретро… всякая лабуда. Наши местные на голову выше. Возьми Диму Щуку! Жаль, спивается парень. А какой талант был! А Марк Риттер – дерьмо!

– Браво! – обрадовался Монах. – И я того же мнения.

– Дерьмо! И что интересно… – Иван на миг задумался. – Он правда торчит или притворяется? Если притворяется, то на хрен? Для рекламы?

– В корне не согласен! – воскликнул Добродеев. – Иван, не ожидал от тебя!

– Да ладно тебе, Леша! Дерьмо, оно и есть дерьмо. А ты какой профессор? – Иван повернулся к Монаху.

– Физико-математических и психология.

– Ага, у меня друг тоже профессор, только философии, классный чувак! Умный, аж страшно, каждый день бегает в парке, студентки проходу не дают, нигде ни грамма жира… – Иван вздохнул и похлопал себя по изрядному животу. – А картина эта…

– А над чем ты сейчас работаешь? – поспешно перебил Добродеев.

– Я? Неживая натура. Предметизм.

– Предметизм? – удивился Добродеев. – Никогда не слышал. Это что?

– Мой стиль. В смысле, предметы. Чучела и манекены, всякая нежить. Как отражение мира живых. Чем больше работаю над темой, тем больше убеждаюсь, что все неоднозначно и у них своя тайная жизнь. Собака, писающая на голый унисекс-манекен, – вообще шедевр! Буль с мрачной мордой и поднятой лапой, представляешь? И смотрит на зрителя.