Когда все кое-как втиснулись в джип, Гарри сел за руль и тронул машину с места. Ева сидела сзади, с детьми. Все смотрели вперед, и только Эдвард, заметила она, вытянув шею, глядел через заднее стекло на удаляющийся дом.
– Эдвард, – позвала Ева.
Мальчик повернул к ней лицо с темными, нечитаемыми глазами.
– Не оборачивайся, не надо.
Ева смотрела ему в глаза – и, в конце концов, мальчик сдался и принялся, как и прочие, глядеть вперед.
Ярость.
Дикая ярость горела в сердце женщины, стоявшей у окна детской и провожавшей черным взором исчезающую вдали машину.
Она протянула руку, будто пытаясь дотянуться до людей в джипе, достать их, заставить вернуться. Бесполезно: они слишком далеко. Пальцы женщины уперлись в оконное стекло, она согнула их, будто когти. Ярость – ее жизненная сила, источник существования, позволявший ей до сих пор пребывать в мире живых, – жгучими волнами поднималась в душе.
Она вонзила пальцы в стекло, ногти скрежетали, царапали и скребли – и стекло поддалось, по нему побежала паутина трещин.
Джип добрался до материка – и пропал из виду.
Женщина, видевшая, как спасается ее враг, издала стон боли и гнева. Пальцы ее вдавились в треснутое стекло еще сильнее, скрежет ногтей сделался громче.
С внезапным грохотом и звоном стекло стремительно раскололось на тысячи крошечных осколков.
Нет. Она не позволит им сбежать.
– Самолеты! – завопил Элфи.
– Элфи, вернись! – Голос Джин унес ветер, и она устремилась в погоню, готовая любой ценой удержать детей вместе.
Мальчуган позабыл обо всех пережитых страхах и оживился, стоило ему лишь мельком увидеть из окна джипа самолеты за деревьями, когда они подъезжали к аэродрому. А когда понял, куда они направляются, – тут его и вовсе было не удержать, только о самолетах и болтал.
Изо всех сил он мчался к машинам, застывшим по периметру летного поля, а за ним едва успевали Ева и Джин. Однако, добежав до ближайшего самолета, Элфи вдруг остановился как вкопанный.
Ева, со страху вообразив бог знает что, полетела к нему точно на крыльях, и тут он обернулся к ней и сказал разочарованно и смущенно:
– Они не настоящие. Аэродром не настоящий!
И тут Ева впервые и осмотрела аэродром более или менее внимательно. И тут она поняла, что зрелище, ей представшее, очень мало соответствует ее представлениям об авиабазе. Никаких ангаров – лишь огромные куски брезента, растянутые по земле таким образом, чтобы с воздуха создавать впечатление строений. Да и самолеты, вполне убедительно выглядевшие на расстоянии, вблизи таковыми вовсе не казались. Пустые изнутри копии, выполненные из дерева и все того же брезента, метки и части моторов грубо намалеваны. Там и сям по «летному полю» были разбросаны большие проволочные корзины, полные щепок для растопки.
Из бункера, вырытого в склоне холма, вышел и направился к ним человек. Крепко сбитый, на вид лет сорок, на ходу он застегивал френч и развязывал носовой платок, обмотанный вокруг шеи. Увидев женщин и детей, человек остановился, изумленно и сердито уставившись на Гарри.
– Что здесь происходит, капрал?
Ева изумленно воззрилась на Гарри – тот, покраснев до ушей, неловко откашлялся.
– Этим людям необходимо переждать здесь несколько часов, сержант Коттерел. Они эвакуировались из Лондона. Их дом… разрушило вчерашней бомбежкой. Я помогу им найти транспорт, чтобы уехать.
Коттерел, явно не в восторге от ситуации, взглянул на детей, потом – снова на Гарри.
– Вам бы следовало сначала утрясти вопрос со мной, капрал.
Судя по виду Гарри, больше всего на свете он мечтал провалиться сквозь землю.
– Так точно, сержант. Я сожалею.
Коттерел нащупал языком кусочек еды, застрявший между зубами, высосал, проглотил и благосклонно кивнул.
– Ладно. Только не позволяйте им отвлекать вас от ваших непосредственных обязанностей.
– Да, сэр.
Коттерел вдохнул воздух и медленно, с облегчением выдохнул:
– Оперативная сводка на нынешнюю ночь спокойная. Так что на дежурстве оставляю вас одного. Если ситуация изменится – подключайте команду.
Гарри отдал сержанту честь, и тот пошел прочь. Ева обернулась к Гарри:
– Гарри? Что тут творится?
Гарри взял ее за руку и отвел в сторону, чуть поодаль от остальных. В небе собирались грозовые тучи, день, еще недавно светлый и ясный, становился почти по-ночному темным. Убедившись в том, что их никто не услышит, Гарри заговорил:
– Это фальшивый аэродром. – Посмотреть Еве в глаза он был не в силах. – Создан для того, чтоб нацисты бомбили его, а не настоящий. Мы передвигаем огни, чтобы казалось, будто самолеты перемещаются. А еще зажигаем костры, чтобы немцы думали, что они по нам попали. Мы – декорация.
Он вздохнул.
– Но вы говорили, вы – летчик. Говорили, вы – капитан…
Задрав голову, Гарри смотрел в грозовое небо.
– Я был и летчиком, и капитаном. Когда-то. Но после того падения я… – Ладонью он утер глаза. – Простите, ветер. После того падения я… черт… я больше не мог летать. Меня понизили в звании и сослали сюда. Моральная неустойчивость – так они сказали. МН. В переводе на нормальный язык значит, что меня признали трусом. Официально.
Несколько минут они молчали, но потом Ева нарушила тягостную тишину.
