Женщина-трансформер - [125]

Они нас обнимали. Целовали. Хлопали по плечам и снова обнимали. Они желали нам счастья, да, опять желали. Они говорили, что меня им Бог послал. И Глебу тоже – тоже послал на счастье. Что они станут меня беречь. Что никого-то тут, в лесах, теперь и нету – только они и звери с птицами. Которые меня не обидят. А мне здесь будет хорошо. И они станут полётами моими любоваться. Ведь это ж надо, какое чудо – и к ним! Это ж надо!..

Теперь чуть не плакал Глеб. Лучше бы плакал – так дрожал его голос, так он сдерживал волнение, благодарное счастливое волнение, так он меня к себе прижимал, так целовал бабок и деда.

Хотелось запомнить этот день на всю жизнь – и вытаскивать его из памяти для счастливейшего наслаждения. Ведь если в дальнейшей моей биографии наступит «всё плохо», что ещё можно помнить, чем радовать страдающее сердце? Только счастливой любовью. Или памятью о ней.

– Я хорошая, правда! – как чистую, как самую правдивую правду говорила я. На душе у меня было солнечно, приподнято и осмысленно. Хорошее это было состояние. Настоящее какое-то. – Я вам обязательно как-нибудь пригожусь! Ведь мне дороги не нужны, и летаю я быстрее, чем хожу. Вот почту кто вам носит?

– Да какая почта… – махнул рукой дед Василий Кузьмич.

– А пенсии?

– Раньше почтальонка мездряковская таскала, – ответила баба Вера. – Сейчас у неё ноги не ходять. А из Прони не набегаисси сюда. Маньку вон посылаем.

Ну, так я и думала. Мы с Глебом переглянулись. Устроюсь на почту. И куда там ещё надо – в сберкассу, что ли? Буду по району пенсии разносить. «Алконост-экспресс», ускоренная доставка. Оборудую себе несколько тайных аэродромов по окрестностям. Там буду оборачиваться, вещички из сумки вытаскивать и выходить к людям во всём цивильном. Чин – чинарём, обычная селянка. В общем, там, где машина не пройдёт и бронепоезд не промчится – да, там я пулей могу просвистать. Потому что кто я в рифму к «не промчится»? Правильно, супер-птица.

Пока афишировать себя перед широкой общественностью в лице жителей окрестных деревень я не буду – посмотрим на их поведение и общую адекватность реакции. А за своих я была уверена. И, кажется, Глеб тоже. Вот он как улыбается – спокойный даже, не похож уже на юного комиссара. Маленький мой…

Да – а если моё исследование местного населения покажет позитивные результаты, то есть я не обнаружу болтунов, придурков и прочих отстойных элементов, то можно легализоваться и широкомасштабно!

Вместе с нашими стариками мы просидели этот праздничный день до самого позднего вечера. Они вспоминали войну – оказывается, баба Вера воевала в партизанах, у неё даже орден есть и звонкая связка юбилейных медалей. Помогали партизанам и Василий с Антониной – но детских орденов для них не предусмотрели, а медали их отыскали только в 1985 году. Тоже юбилейные. Берегут. В Людотине немцев не было – не добраться в такую глушь. А в окрестностях, ближе к дорогам, их гоняли конкретно. Да и сейчас, я заметила, народ здесь проживал не жидкий, с нашим беспринципным подмосковным населением не сравнить.

Ещё они рассказывали, что здесь происходило в последующее время. Это были странные истории. Надо же – почти о любом из тех событий можно было рассказывать и в позитиве, и в негативе. И хорошо, что колхоз, и плохо, что всё вокруг колхозное, всё вокруг ничьё. И какая замечательная природа – и она же, при отсутствии в лесных деревнях газа, водопровода и прочего, вынудила большинство жителей свалить отсюда в менее красивые, но более удобные края. И уже никогда, никогда здесь не будет канувшей в никуда жизни предыдущего уклада – с бодрой осмысленной работой, с общим жизнерадостным весельем и верой в счастливое будущее, которое можно приблизить, заработать, приманить своим честным-благородным поведением, трудолюбием, чистотой помыслов. Да и вообще, подумалось мне, времена Советской власти – это оказалась отличная проверка наших людей на поганство. Жалко только, что в жизни нет вообще никакой закономерности возмездия. А герои и хитрожопцы оказались равны не только перед смертью, но и перед пенсией.

Почему я об этом так подробно выспрашивала? В смысле как они гасили немцев, как в колхозе работали? Мне нужно было подтверждение правильности своего выбора. Потому что хотелось жить среди героически настроенного населения, а не с обывательской шантрапой. И подтверждение это я получила.

Мои это люди.

Наши.

… – Помрём – и всё. Одне вы тут останетесь, – махнула широкой ладонью баба Маша. – Оставайтеся. Наша зямля – кому ж достанется?

Мне. Нам. Пусть достанется всё это нам. Едва я подумала так, как тут же почувствовала, как во мне проснулось желание общественной деятельности… Не дурно-пафосная благотворительность, а простая деятельная жалость. И пока эти леса, эти дивные холмы, повороты речки, луга и заросшие поля не купили американцы, не заселили китайцы, мы тут сами, как можем, счастливо поживём. Может, конечно, этим самым американцам-китайцам мы со своей землёй и на фиг не нужны. Но перед лицом возможной опасности русский человек обычно взбадривается. Вот и мы взбодримся – и такого позитива наворотим!