Женщина справа - [8]

— Дэвид!

Меня удивило, что Кроуфорд окликнул меня по имени. Если не принимать во внимание эту мелочь, первое впечатление, которое он на меня произвел, была вызывающая удивление фамильярность. Все в его манере подняться с места, любезно протянуть руку, жизнерадостно поприветствовать меня представляло собой разительный контраст с оставленным им мне четким лаконичным посланием. Он вел себя со мной так, будто встретил друга, с которым виделся только недавно.

Кроуфорду, скорее всего, было лет 75, но живые подвижные черты его лица почти не были отмечены печатью старости. Глаза хитрые, хоть и с некоторым оттенком грусти. На почти лысом черепе топорщились разлохмаченные длинные белые пряди, которые придали бы ему облик человека, безразличного к своей внешности, если бы на нем не было очень элегантного белого льняного костюма.

Я уселся, повернувшись спиной к залу.

— Счастлив вас встретить. Честно говоря, я опасался, что вы не придете. Отдаю себе отчет, что послание, которое я вам оставил, было… скажем так… немного резким. Меня следует простить: я не особенно в ладах с телефоном.

— Признаться, я был удивлен вашим звонком.

Он не обратил внимания на мои слова.

— Надеюсь, вы любите французскую кухню.

Я согласно кивнул, исключительно из вежливости. Изнуряющая жара и желудок, который, казалось, закручивался в узел, отбивали всякий аппетит.

— Я очень люблю этот ресторан. У меня здесь, если можно так выразиться, свой личный столик. Вы знаете Францию?

— Мне знакома только Франция Трюффо и Годара[18].

— Хм… Новая волна. После войны я два года прожил в Париже. Я был корреспондентом в самых разных газетах — короткая карьера в журналистике, где я, впрочем, оказался достаточно одаренным. Это были чудесные годы, но сегодня мне кажется, что они из другой жизни… Жизнь проходит так быстро, Дэвид… Это самая большая банальность, которую только можно изречь, но в то же время именно из нее извлекаешь самый горестный опыт.

Подошел официант и протянул мне меню, прервав это странное экзистенциальное отступление. Сдержанный жест Кроуфорда побудил его принести мне стакан вина. Я не осмелился отказаться, даже учитывая, что вчера вечером немного перебрал и во время обеда предпочел бы остаться трезвым.

— Советую вам омара, запеченного в тесте, в нем я еще никогда не был разочарован.

Приняв заказ, официант удалился; некоторое время мы сидели, не обменявшись ни единым словом. Кроуфорд пристально смотрел на меня с настойчивостью, которая приводила в замешательство. Можно подумать, он пытался увидеть меня насквозь, просвечивая будто рентгеном.

— Вы не круглый год живете в Нью-Йорке, не так ли?

— Большинство времени я провожу в Лос-Анджелесе. Из-за работы, конечно. К тому же у меня там кое-кто из родственников. В общем-то, бабушка…

Вопреки моим ожиданиям или надеждам, этот намек не вызвал у него никакого отклика.

— Вы получили мой номер от мистера Сент-Луиса?

— Мистер Сент-Луис? — повторил он, подняв брови. — Нет, нет… Буду с вами откровенным, Дэвид: мистер Харрис очень ценит то, что вы делаете, и очень хотел бы, чтобы вы работали с ним над его будущим фильмом.

Единственная мысль, что Уоллес Харрис мог увидеть один из фильмов, к которым я писал сценарии, вызвала у меня дрожь, которая стала вдвое сильнее, едва до меня дошло, что он знает о моем существовании. Однако единственный вопрос, неотступно преследовавший меня, был следующим: знает ли он, кто я такой?

— Мы, конечно, еще всего лишь на подготовительном этапе, но Уоллес умеет отыскивать таланты. По моему скромному мнению, одна из отличительных черт гения — умение выбрать себе окружение.

Слово «гений» в отношении Харриса было настолько общим местом, что, на мой взгляд, прозвучало из уст Кроуфорда совершенно неестественно и чуточку снисходительно.

— Итак, он хочет, чтобы я написал для него сценарий… Серьезно?

Мой вопрос прозвучал глупо. Я не подозревал его в намерении пригласить меня на должность дворецкого.

— Точнее, чтобы вы помогли ему вдохнуть жизнь в идеи, которые у него в голове. Нечто вроде майевтики…[19] Сейчас, очевидно, я не могу вдаваться в подробности, но Уоллесу необходима свежая кровь. Талантливый сценарист, который был бы не слишком зашоренным. Ваш «Дом молчания» действительно сногсшибательное произведение. Следующее также обращает на себя внимание, невзирая на то, что оно не получило такого же признания публики.

— Про признание еще мягко сказано. У критики, впрочем, тоже…

Покачав головой, Кроуфорд улыбнулся.

— Эта профессия состоит из взлетов и падений, Дэвид. Когда в 1950-м я встретил мистера Харриса, он только что закончил свой первый полнометражный фильм. Критические отзывы были просто омерзительны… да, именно так. Но списывать его со счетов было слишком рано. Харриса упрекали, что он отдает предпочтение технике в ущерб героям своей истории. В те времена никто не дал бы за него и доллара. Пять лет спустя «Путешествие в пустыню» принесло ему целую кучу наград, с ней он вошел в историю кинематографа. Все фильмы Уоллеса раскалывают критиков на два лагеря, вам это хорошо известно. Некоторые еще видят в нем только самозванца, маньериста, которого все переоценивают. Если у тебя нет толстой шкуры, не стоит браться за работу такого рода.