Женщина справа - [5]

После выхода фильма я прошел стадию сильнейшей эйфории. За мной ухаживали, меня добивались, я все время был в центре внимания. Я куда-то ходил, встречал на вечеринках массу народа, заводил отношения-однодневки, кучу приятелей и работал все меньше и меньше. После стольких лет тяжелой работы я испытывал неутолимое желание наслаждаться своей счастливой судьбой, без сомнения, уже отдавая себе отчет, что это продлится недолго. Когда-то я прочитал у Фрейда, что жажда успеха влечет за собой сильнейшее чувство вины, которое может пройти только после провала. Из чистого высокомерия я отказался от приглашений сотрудничества с киностудиями и отклонил все проекты, которые мне предлагали, чтобы иметь возможность в условиях полной независимости посвятить себя тому, что называл «мое произведение».

Вот что однажды сказал мне весь из себя успешный сценарист на одной из тех знаменательных вечеринок: «Существует великое множество авторов, кому удалось рассказать хорошую историю. Но крайне редки те, у кого получилось рассказать две хороших истории». Я так и не понял: он изрек мне эту мудрую мысль для поддержания разговора или желая вывести на чистую воду самозванца, которого чуял во мне. Дело в том, что эти слова подтвердились с разрушительной иронией. Мой следующий проект, над которым я работал достаточно беспорядочно и который, тем не менее, обошелся мне в кругленькую сумму, обернулся сокрушительным провалом.

Из-за непонятных трудностей с монтажом, тайной которых владеют исключительно киностудии, выход фильма неоднократно отодвигался и в конце концов совпал с уикендом Суперкубка[12]. Фильм вызвал резкие критические отзывы, которые я так и не прочитал, чтобы сохранить душевное равновесие. Тем не менее я не смог выбросить из головы такие выражения, как «творческое самоубийство» или «секреты неизбежного провала». Один журналист даже завершил свою статью следующим выводом: «Чувствуешь себя буквально раздавленным таким ничтожеством, которое проповедует с подобной серьезностью». К счастью, мое имя в этой травле, можно сказать, пощадили. Отрицательная сторона моей профессии состоит в том, что у сценаристов часто складывается впечатление, будто, выполнив восемьдесят процентов работы, после выхода фильма они полностью оказываются в тени. Положительная же — когда некий фильм не имеет успеха, как раз они очень редко оказываются под обстрелом.

Мимолетная слава, которую я познал, от этого чертовски сильно пострадала, как и мое самолюбие. Фрейд явно забыл уточнить, что бессознательное самобичевание может порождать депрессию куда более неприятную, чем опьянение от успеха. Я принялся избегать светской жизни, чтобы снова с головой погрузиться в работу. В идеях у меня недостатка не было, шкафы были доверху заполнены блокнотами, накопленными за все эти годы, компьютер битком набит набросками, на которые так падки киностудии. Но едва я всерьез впрягся в работу, во мне будто что-то отключили. Это не была боязнь чистого листа — расхожее выражение, которым пользуются авторы, чтобы придать себе значительности. Просто все, что я писал, оказывалось невообразимо плохо. Растянувшись на тахте в своем кабинете, мне случалось ad nauseam[13] пересматривать на видеодиске «Дом молчания». Чем дальше разворачивалось действие фильма, тем более подавленным я себя чувствовал. Я не мог поверить, что являюсь автором диалогов и сцен, которые следовали одна за другой на экране. После каждого из таких просмотров я чувствовал себя повергнутым в уныние, не в силах отделаться от отчаянно сильного ощущения, что теперь я превратился в тень самого себя.

Не знаю, как все случилось, но больше для того, чтобы бороться с бездельем, чем по финансовым причинам, я согласился взять на себя роль «сценарного доктора»[14] — по мнению Катберта, неплохое средство, чтобы снова поверить в себя и потихоньку вернуться к работе. В чистом виде временная ситуация, которая тем не менее продолжалась уже три года.

Моя работа состояла в том, чтобы установить «диагностику» и, если можно так выразиться, чинить низкосортные сценарии, меняя местами несколько сцен, переписывая пресные диалоги или добавляя пару-тройку волнующих эпизодов, но так, чтобы они, желательно, не увеличили бюджет фильма. Одним словом, очень хорошо оплачиваемая подработка, которая занимает шесть или восемь недель. Так как согласно обычной процедуре консультанты, чей труд неофициально оплачивается режиссером, остаются анонимными, мне оставалось лишь настоять, чтобы мое имя никогда не появилось в титрах этой пакости.

— Послушай, в этой истории есть некий потенциал, но мне понадобится еще несколько дней… чтобы посмотреть, что я могу с этим сделать.

Катберт снова принялся качать головой.

— Конечно-конечно. В конце концов, это же твой день рождения. Не будем этим вечером говорить о работе. Сейчас налью тебе стаканчик.

— Полегче! Я едва этот допил.

— Откупорено — надо пить. Хочу, чтобы ты как следует повеселился!

Расплескивая скотч на паркет, он отошел. Звучавшая на заднем плане музыка с джазового диска сменилась беспорядочной мелодией — не иначе, произведение приглашенного на мой праздник гениального саксофониста, имя которого я уже забыл.