Женщина-птица - [66]

Я все время слышу голоса из прошлого, голоса умерших, соблазнительные нашептывания исчезнувших… холодные позвякивания нерешенных уравнений, утомительное жужжание упущенных по глупости и по незнанию возможностей, и слова так и не выученных мной языков — языка любви, языка младенчества, языка счастья…

Я в последний раз встречаюсь с Анной в гостинице. Она уже упаковала свои вещи — так же аккуратно, как распаковывала. Она молчит, а я сижу на кровати, курю джойнт и думаю, что Анна — и в самом деле последняя живая душа в моей жизни. После нее останутся только мертвецы, без теней, без дыхания, без сердцебиения, мертвецы, не задающие вопросов. Анна возвращается домой. К счастью. В ту красивую маленькую страну, где мы когда-то родились и выросли. Возвращаешься, дружок? — мысленно спрашиваю я ее, но она меня не слышит и продолжает возиться со своим рюкзаком. Вот так-то, думаю я. Теперь моя очередь задавать вопросы, на которые ты не можешь ответить. Мы поменялись ролями.

Я подхожу к окну, выбрасываю недокуренный джойнт и залезаю на подоконник.

— Ты ведь уезжаешь отсюда? — спрашиваю я. — Домой, в Швецию?

Она стоит у дверей, рюкзак на плече, сейчас она уйдет и оставит меня одну, одну в беде. Я улыбаюсь. Сейчас я тебе кое-что покажу, думаю я. Я тебе покажу такое, чего ты никогда не забудешь, и память обо мне будет жить еще долго после моей смерти.

Анна стоит у дверей, сейчас она уйдет. Дар верховной жрицы… сейчас, девочка моя, ты увидишь, на что я способна. Такого ты никогда не видела… Я пристально смотрю на нее и мысленно приказываю себе стать птицей.

Я прижимаюсь перьями к холодному стеклу… я женщина-птица, и крылья мои несут меня вольно и быстро, куда я захочу. Анна смотрит, как я сижу на корточках на подоконнике, но удивления нет в ее взгляде, только тупая горечь расставания. Я расправляю крылья и летаю по комнате, круг за кругом, пока у меня не начинает кружиться голова, тогда я снова сажусь на подоконник и жду возгласа удивления или ужаса. Но она молчит, только смотрит на меня с грустью… наверное, горе разлуки ослепило ее, и она ничего не заметила…

…Я приближаюсь к концу моей истории, я чувствую это совершенно ясно, словно бы в груди забилось новое сердце. Годы в Индии пролетели быстро, и я уже не помню, о чем я думала вначале… наверняка о чем-то другом. Сейчас все стало намного легче — с тех пор, как я получила этот изумительный дар. Я летала над миром, ухаживала за умалишенными, оставляла их умирать… Все стало легче, я стала невесомой, и мои органы чувств приобрели волшебную независимость от самих чувств. Скоро конец.

Кристина, женщина-птица, наконец-то ты стала тем, кем и была задумана… Мне скоро двадцать семь, а я только что родилась. Двадцать семь… когда-то цифра эта напоминала о не юном уже возрасте, она содержала в себе и память, и боль, и неудавшуюся беременность — но не теперь. Не теперь, когда я только что родилась и скоро умру.

Лето, лето, я брожу по горам. У меня ничего нет, кроме того, что на мне надето, потому что это последнее мое путешествие, последний побег от себя. Днем я сплю, а по ночам брожу без устали и каждую секунду чувствую, как во мне растет забвение, как оно поглощает не только память, но и саму жизнь. Я в пути, но это не путь души и не путь тела… я не знаю, что это за путь, знаю только, что он никуда не ведет.

Я в Гималаях, новорожденная, женщина-птица. В предгорьях растут леса рододендронов, а позади, в обрамлении их тяжелых лиловых цветов, горы сияют, как белые ножи. Я ничего не ем, зато часто смеюсь, стараюсь не попадаться никому на глаза, сплю, где застает меня сон, а по ночам утоляю жажду горными туманами.

Как-то я нашла умирающего теленка яка. Он лежал, весь израненный, на маленьком плато. Его красивые влажные глаза смотрели на меня,… он словно видел меня насквозь, знал все о моей жизни. Я обернулась. На ближнем перевале стояло на двух ногах странное создание, получеловек, полуобезьяна или полумедведь, мех его был бел, как снег, а лапы красны от крови теленка. И странное, странное лицо, как маска болезни или даже самой смерти.

Я снова посмотрела на теленка. Он и в самом деле знал обо мне все, потому что он любил меня и понимал. Я положила его голову к себе на колени. Мы были словно потерянные дети друг друга, и любовь наша была бесконечна, как смерть или как горы вокруг. Я сидела с ним весь день, и еще ночь, и еще день — пока жизнь не покинула его глаза. И я оставила его там — какая разница, скоро мы встретимся.

Время идет, история моя тоже идет к концу. С каждой минутой я становлюсь легче, последняя тяжесть оставляет меня — я готова стать частью великой неизвестности. Я останавливаюсь у каждого горного озера и смотрю на свое отражение… и снова, как в том старинном мамином зеркале, не узнаю себя. Кожа висит мешком, распятая на острых костях. Сколько я вешу сейчас? Наверное, двадцать семь килограмм, столько же, сколько мне лет, не больше. Тяжесть оставляет меня, я становлюсь все легче и легче, и у меня пропадает желание двигаться, потому что радость движения — в преодолении силы тяжести, а мне нечего преодолевать.