Женщина-птица - [2]

Свободная Анита. Иногда мне кажется, что это она меня всему научила. Сильная, свободная Анита. Анита, которая два последних лета самостоятельно ездила в Европу и путешествовала из страны в страну на поездах без билета. Анита, которая сбежала из дома, когда ей было четырнадцать и добралась аж до Амстердама, пока мать ее не разыскала. Анита в кожаной куртке с нарисованной буквой «А» на спине. Анита… ясное дело, она уедет из этой чертовой дыры, как только прозвонит последний звонок в гимназии. Свободная, красивая Анита, она участвует в демонстрациях против атомных станций. Анита, настоящая женщина, она с такой гордостью говорит о себе, как гордится она своим полом, о своих месячных, о сексуальных фантазиях, о своей мастурбации. Я всегда хотела быть такой же — свободной и смелой, ничего не бояться… но где мне. Я по-прежнему застенчива и запугана. Я по-прежнему хочу доказать что-то, только не знаю, что.

С тех пор, как я встретила Аниту, я уже не знаю, не могу вспомнить — любила ли я когда-нибудь свою маму, восхищалась ли ею когда-нибудь? И все же — именно ей я хочу что-то доказать, своими пятерками в аттестате, своим членством в ученическом совете, своим примерным поведением. Потому что мне все равно, когда меня ругают — только мамино недовольство что-то значит для меня, только мамины разочарование или злость способны меня по-настоящему огорчить. Мама… теперь я ее презираю. Это она сделала меня такой, какая я есть: глупой, забитой и робкой. Это из-за нее я хочу отсюда уехать, подальше от всего этого чертова дерьма.

О чем я думаю? Вот о чем: все на все похоже, все повторяется с идиотской точностью, как на циферблате часов. И что это за мысль? Куда она меня приведет?

Я закрываю глаза и пытаюсь представить себе Юнаса. Теперь он для меня ничего не значит, но как пример сгодится. Мы встретились прошлой весной на вечеринке. Он был на два года старше меня и уже заканчивал гимназию, а я еще была на первом курсе. С ним я чувствовала себя взрослее — девушка, для которой естественно завязать роман. Я помню эту вечеринку, как будто бы это было вчера, помню музыку, помню каждую ноту в «2-4-6-8 Motorway», помню каждую фразу. Юнас угостил меня пивом и сигаретой и сказал, что я похожа на какую-то артистку из «Учиться жизни». Помню, я тогда засомневалась: комплимент ли это, или он просто нервничает? Потом мы пошли на берег. Море в тот вечер было странным и загадочным — неизвестно откуда взявшиеся тени скользили над темной поверхностью воды, словно огромные плоские животные, а песок казался совершенно белым. Вдруг он начал плакать, без всякого повода. Я стояла и смотрела на него, не зная, что сказать. Что-то было очень красивое в этой сцене, что-то лишенное бытового смысла, никак не соприкасающееся с жизнью, словно бы все разыгрывалось за невидимой стеной, без нашего участия. Он сидел передо мной и плакал, тихо и мелодично, это было похоже на длинную песню без слов. Мне почему-то, до сих пор не понимаю, почему, было очень хорошо и спокойно на душе… Потом до меня дошло, что я впервые в жизни видела, как парень плачет, я даже не видела, как плачет мой брат, когда мы были маленькими. Но почему? Почему он плакал в тот вечер? Я не спросила, и он не стал объяснять… Мы продолжали встречаться еще месяца три. В июне он закончил гимназию и прямо после выпускного бала уехал в Эстерсунд — его призвали в армию. Последний месяц мы виделись только через неделю по выходным, когда он прилетал в Фалькенберг на побывку. Неважно; он мог бы и не приезжать, оставаться там, в Емтланде — наши отношения уже были обречены.

Юнас… кто он мне? Первая любовь. Второй парень, с кем я переспала. Первого я охотнее всего забыла бы. Это случилось на встрече Нового года, я училась в девятом классе… хотя прошло всего два года, но сейчас мне кажется, что с тех пор прошла целая вечность… Кем он, собственно, был, мой первый? Я влюбилась в него на расстоянии. Он жил в деревне и учился в другой школе. У меня есть его фотография в шкафу, но я даже не помню, как его звали… Зато хорошо помню: темная комната на верхнем этаже, возбуждение, кружится голова — слишком много пива… чужие руки, тискающие мою грудь, чужие, неумелые руки, не понимающие пропорций моего тела… Потом монотонные и далекие толчки в промежность, ощущение чужого тепла в глубине. Все это было так нереально, словно бы я внедрилась в чье-то чужое сознание, и все, что я чувствую — вторично, эти ощущения сначала испытывает кто-то другой, а потом уже я. Но с Юнасом все было по-иному, как будто речь шла о совершенно другом событии. За те месяцы, что я встречалась с ним, мы были близки всего три раза; две ночи на берегу и одна у него дома… Ясность и неестественная резкость этих ночей, призрачная резкость, словно на черно-белом негативе. Круговые движения — ко мне, от меня, медленнее… быстрее, чаще. Наконец, движения наши словно теряли форму и смысл, превращаясь во что-то другое… в непрерывный умоляющий жест, протяженную волну, уносящую меня в неизвестность. У меня ни разу не было оргазма, когда я спала с Юнасом, — словно бы я боялась этой неизвестности, боялась перейти неведомую границу… но каждый раз это было так близко, что я вынуждала себя вырваться из его объятий буквально за секунду… И что я тогда чувствовала? Страх. Страх, постепенно исчезающий с каждым ударом сердца, с каждым вдохом и выдохом. Опять страх. Он словно преследует меня, останавливает и в то же время толкает вперед.