Женщина при 1000 °С - [67]

В голосе фрау послышались нотки радости, когда она с гордостью показывала мне свой дом, но вскоре в ней взяла слово скупость, которая разразилась длинной речью о качестве пуха в моем одеяле, которое она по случаю купила у местного добытчика, а еще прибавила, что сама распакует мой чемодан. Я в бессилии проводила глазами свой чемодан в ее комнату и не могла ответить, что оттуда потребуется мне в первую очередь, — видимо, мой немецкий, который я, очевидно, упаковала на самое дно.

В первые дни я была почти немой. Нервный срыв за пару часов не проходит. Я чувствовала себя беззащитной и маленькой и тосковала по маме, как лодка по морю. Поговорить с фрау было нечего и думать, а Хайке смотрела на меня косо, заявляла, что по-исландски не говорит, а по-датски — тем более, и держала свои вещи на безопасном расстоянии от меня. Копенгагенским женщинам приходилось туго, но лишь в глазах этой двенадцатилетней девочки я впервые прочла обо всех ужасах войны. Оказалось, что ее жизнь — одни дымящиеся руины. В первую ночь я не могла сомкнуть глаз от тоски по маме и смотрела, как эта девочка спит. Она через равные промежутки дергалась в постели и накидывала одеяло на голову. Такова реакция души: она стремится избавиться от каждого потрясения, вновь и вновь проигрывая его с глубоким погружением, пока в нем не останется никакой боли.

На следующий день я пошла вместе с ней в школу. Но едва мы вошли в класс, она начала притворяться, что не знает меня, а друзей в классе у нее, судя по всему, не было. Потом выяснилось, что она не владела языком островитян. Хотя преподавание в школе велось на немецком, между собой все дети болтали по-фризски. Это был забавный язык. Кто-то сказал, что фризский — это голландский, потерпевший кораблекрушение. А мне всегда казалось, что он звучит так, как если бы пьяный в дым датчанин, который переплыл через море на английском торговом судне, попытался заговорить по-немецки с голландской торговкой своим телом. Но выражаясь поэтично, скажу, что фризский — единственный настоящий морской язык. Когда Северное море накатывает на берег и заглядывает в прибрежный кабак, оно заказывает пиво на фризском языке.

У фризов много красивых имен. У одной моей одноклассницы, которая позже стала мне подругой, были два брата — Сит (Победа) и Шюрд (Сигурд).

По-моему, сейчас фризы утратили свой морской язык — этим благородным наречием сейчас пользуются всего тринадцать старух в доме престарелых в Хусоме, и надо постараться, чтоб они прожили как можно дольше.

Конечно, я явилась на новое место во всеоружии после того, как со мной обошлись датчане, и твердо решила влиться в коллектив. Это оказалось проще, чем я думала. В этой школе датские пытки не были в ходу. Может быть, из-за того, что немецкий язык был для фризских ребят почти таким же чужим, как и для исландских. Наша учительница, фройляйн Осингха, зорко следила за тем, чтоб никто не остался за бортом. Она была светлая сорокалетняя женщина, похожая на кайру, исключительно красивая своей кроткой красотой — эдакая Марлен Дитрих с пучком, — но любви ей явно не хватало, как и другим женщинам Амрума. Они все были либо вдовы, либо соломенные вдовы. Из мужчин здесь остались всего несколько старцев, которые уже выросли из военных забав и сподобились женского разума. (Мужчины верят в закон об оке за око и зубе за зуб до тех пор, пока эти части тела не начнут отваливаться у них сами собой.)

Этот остров был без пяти минут Fraueninsel — Бабий остров.

Итак, школа встретила меня благосклонно, и, будучи привычной к ветрам островитянкой, я на удивление быстро вписалась в этот мирок. После месяца жизни на Амруме я не только нашла себе подругу-фризку, но и сама начала петь на этом странном языке, который до сих пор болтается у меня в голове, будто истрепанное знамя на заржавленном флагштоке. Мне явно надо завещать свой мозг Музею мертвых языков ООН, подобно тому, как мой Паутль Арасон завещал исландскому Музею фаллосов венец своей плоти, — который во время о́но был бесподобен, и которого я отведала в походной кухне близ горы Хердюбрейд, — чтоб он сохранился. Ух, моя собственная жизнь — это такая жуткая коллекция фаллосов!

Фрау Баум была не в восторге от еще одного голодного рта в своем доме. Хотя я знаю, что папа послал ей внушительную сумму на мое содержание. А ведь они были вовсе не бедные. Герр профессор д-р Баум был высокопоставленным и высокооплачиваемым чиновником в Тысячелетнем рейхе. Во Фрисландии он появлялся редко. Не надо забывать, что военным хлопотам сопутствует крайне запутанное делопроизводство, и ему редко доводилось отдыхать от всех этих бумажек и печатей. Их дом на Амруме изначально был семейной дачей, а сейчас они решили, что жене и детям лучше переселиться туда до той поры, пока Германия не выиграет войну.

Английские эскадрильи почти каждый день пролетали над самым островом с соответствующим шумом — атаковать Гамбург или Берлин. Деревенские мальчишки развлекались тем, что считали самолеты и бурно радовались, когда на обратном пути недосчитывались двух-трех. Сам Амрум, разумеется, не был целью для ударов. Он был островом вне войны, самым настоящим