Женщина перед великою задачею - [5]

В восстановлении «ветхой деньми» мысли брака. Мы отметили, что у девушек есть целомудрие, потому есть уважение к полу и «тяжело-думность» в его ритме. Это уважение, существующее только как инстинкт, т. е. непрочно и эмпирически, возведем к абсолюту — и мы получим целомудрие и вместе живость брака, которые мечтались лишь в немногих случаях и редкими идеалистами человечества. Прольем религию в самый пол; ощущение высокого и чистого, что уже сейчас мы соединяем с религиозными отношениями, внесем это ощущение в его незагрязненности и святости в самый пульс своего бытия, кажущуюся «животную» его часть — и мы высветимся извнутри себя, религия брызнет из крови нашей, в сочных и кровных ее чертах, взамен теперешнего религиозного номинализма и индифферентизма Мысль брака именно в этом: нигде не сказано — «венчание есть таинство», да и само собою разумеется, что никакое «слово-глаголание» не есть таинство, потому что оно «не» таинственно, «не» мистично, потому что оно до глубины постижимо и до дна рационально «Таинством» назван «брак», т. е. самое прохождение жизни брачной, что открывается назавтра после венчания и оканчивается с могилою; «таинственны», нерациональны, «мистичны» расчленения человека в семью, вчерашнего юноши в завтрашнего «отца» и «дитя», вчерашней девушки в «дитя» и «мать». Вот — тайна, вот — непостижимое, и вот — религия. Но, в общем, это ускользает от нас, и, стоя очень серьезно и торжественно в церкви в секунду венчания, мы назавтра после него начинаем

  …игры Вакха и Киприды[3],

и продолжаем их 40–50 лет будто бы «в семье» и «брачно». Совершенная иллюзия: «венчание» есть таинство в лунном, зависимом, обусловленном смысле от падающих обратно на него лучей из «брака» как жизненного «счленения», которое уже имеет природу таинства в его оригинальном, не обусловленном, солнечном значении. И вся торжественность и серьезность настроения принадлежит 40–50 годам жизни, а не минуте венчания. Как только мы об этом догадаемся, горячность и чистота минуты венчания разольется в пульс жизни, и так же невозможно станет «бегство» из семьи, не желаемо — как редко случается или никогда не бывает бегство «из-под венца». «Венец» — у нас дома; это «ветхий деньми», венец, данный человеку при его созидании. Что такое «жизнь»? «Творение» (шестидневное) окончилось, когда сотворенная последняя вещь понесла в себе «дыхание жизни» и стала «творческою», т. е. «суббота» мироздания перешла в «субботу» брака, продолжающую мироздание и посейчас —

   По вечным, великим,

   Железным законам,

   в коих от Адама и поднесь мы —

   Круг жизни свершаем[4].

Вот брак в его всемирном и религиозном значении. Инстинкт не обманывает девушек, и нам нужно вернуться к их инстинктам Быть оскорбленным «в лице» — менее, чем уничижиться в точках, для коих, как «скверны», мы ищем «скверного помещения». Вот родник проституции, которая залила наш христианский «бесплотно-возвышенный» и в сущности «возвышенно-фиктивный» мир. Вернемся же к браку: «венец» — у нас в дому; и «венчание» в его торжественно-религиозном значении настает в каждую «субботу» семейного ритма. Мы понимаем, мы догадываемся, что при этом воззрении, раз оно перелилось на ощущение, семья не может похолодеть, «утомить» в потоке лет, как она не похолодеет через шесть дней в седьмой после венчания. «Муж» — «жена» религиозно ощущают себя в ритме счленения своего: бегущие года и наступающая старость уже так мало значительны при этом становятся, что не могут пошатнуть чувства, как они пошатывают всегда действительно «животные»

   Игры Вакха и Киприды,

в «физиологию», под углом которой нами единственно усвоен «брак». В самом деле, мы все в нем перепутали и смешали: слово-глаголание, «венчание» есть «таинство» и «религия», но почему-то сейчас после него начинающееся есть «животное», «грязь», «нечистота», «физиология». Нам даже не придет на ум, для чего позвана церковь и почему, позванная, она пошла и предстоит «физиологии» Все перепуталось у нас, потому что все забыто. Напротив, что венчание есть таинство в лунных лучах, а «жизнь», «40 лет» есть таинство же в солнечных лучах — из этого объясняется, почему церковь и позвана, и почему она «пошла», «предстоит». Религиозность счленений родит религиозность и расчленений. Почему дети должны «почитать» родителей? Как-то особенно почитать, религиозно, а не «благодарить» только за квартиру и стол? Все это непонятно с физиологической точки зрения, как и с точки зрения «поэзии»,

   Игр Вакха и Киприды,

и начинает быть понятно, как только «венец брака» из церкви вносится в дом и высвечивает его, каждую хижину всяких убогих, но любящих людей церковным светом. Дети суть религиозные существа и находятся в религиозной связи с родителями по религиозности их рождения. Разбежавшиеся слова одной молитвы, связи которых мы не понимаем. Но лишь в этой связи они постигаются, т. е. постигается существо «ребенка»; связь «неразрываемая» мужа и жены; любовь, которая обещается и должна течь «до гроба», не пошатываемая «болезнью», «старостью». Все это в чертах своей требуемой вечности и требуемой чистоты — суть религия; но, значит, есть уже религия, ритм пола, о чем, однако, мы имеем лишь сбивающиеся представления — и вина этой сбивчивости лежит в номинализме брака.