Женщина нашего времени - [33]

Лео уставился на нее с изменившимся лицом:

— Я думаю, ты сошла с ума.

— А я думаю, совсем наоборот, — возразила Харриет. — Если ты действительно не хочешь помочь, то я разделю вещи без тебя.

Она отвернулась от него и пошла назад в кухню. Ножи от Сабатьера, кленовая доска для резки, французские тарелки Лекрюзо. Раскладывая их, Харриет чувствовала себя немного потрясенной. Лео был прав — смеяться тут не над чем.

«По правде говоря, — подумала она, — это разделение их домашнего хозяйства, снятие домашней утвари с крючков, извлечение ножей из коробок, в которых они удобно лежали в своих ячейках, так же болезненно и трудно, как и все, что она знала в жизни».

Так же неожиданно, как смех, она вдруг почувствовала в глазах тяжесть слез. Чтобы остановить их, она прекратила работу, пересекла кухню и внимательно посмотрела в окно. Вид был знаком ей во всех деталях с первых часов замужества, проведенных возле раковины, когда она наполняла чайник, мыла посуду или овощи. Тусклые занавески на противоположных окнах были сняты и заменены более яркими уже другими владельцами. Вишня на углу будет расцветать и ронять свои листья, но Лео и она не останутся здесь и уже не увидят этого. Она отвернулась от окна. Она не плакала, и она не будет больше плакать.

Конечно, остаться было бы легче.

Она знала их жизнь и ее типичные ситуации. Лео создал супружеское убежище для нее и для всех своих недостатков. Она предназначалась для образования пары для вечеринок, праздников и Рождества, которые она проводила в качестве одной половины целого. Было бы проще остаться в убежище и оттуда смотреть на мир, полагаясь на заверения своего мужа.

Только это будет неправильно.

Это будет капитуляцией, а Харриет с ее самообладанием и решительностью ненавидела капитуляции.

Она вновь вернулась к работе. Она взяла ни разу не использованную машинку для вырезания фруктовых шариков, которая была рождественским подарком Эйврил, и остановилась между своим ящиком и ящиком Лео. После секундного размышления она положила ее к своим вещам. И на нее опять напал приступ бессмысленного смеха. Она возвращает им сына, но боится обидеть, отказываясь от этой машинки.

Когда она снова подняла глаза, то увидела, что Лео наблюдает за ней, стоя в дверях.

— Ты устроила ужасный беспорядок.

— Срок продажи через десять дней. К тому времени мы должны очистить квартиру. Нет каких-либо причин поддерживать квартиру в порядке. Все кончено, Лео.

Глядя ему в лицо, она подумала, что он собирается заплакать. Они неловко повернулись друг к другу, а затем Харриет подошла, переступая через завернутые в газеты свертки. Они обняли друг друга и замерли, глядя в противоположные стороны и ничего не говоря.

Наконец, он отпустил ее. Он взял кофейник и спросил:

— Куда он поедет?

— К тебе, если ты хочешь и найдешь место.

Лео временами жил в своей студии, временами в этой квартире, а иногда ночевал в доме своих родителей в пригороде Хэмпстед-гарден[1]. Харриет сняла подвальный этаж в Белсайз-парке. Оттуда было неудобно ездить в магазин, и северный Лондон воспринимался как иностранная территория после западного, однако эта квартира принадлежала одной из ее приятельниц, которая уехала на год в Париж, и это было дешево, потому что платой за жилье был уход за двумя кошками, которые тоже жили в этой квартире.

— Он мне не нужен, — ответил Лео, — у меня есть в студии.

Он вертелся возле нее, путался под ногами, вынимал вещи, которые она уже запаковала, и смотрел на них так, как будто никогда не видел их до этого. Она работала так еще несколько минут, сдерживая раздражение, а затем сдалась.

— Мне скоро надо уезжать. Здесь наберется груза, наверное, на вагон.

— Куда ты направляешься?

— Домой, — сказала она вызывающе, имея в виду Белсайз-парк. — Чтобы сбросить все это и переодеться, а потом я поеду к Джейн. Сегодня у нее вечеринка.

В прошлом, Лео, конечно, тоже мог бы пойти, хотя он и Джейн не питали особой симпатии друг к другу.

— Да. Ну, я бы тоже мог провести где-нибудь вечер.

— Хорошая мысль.

Они защищались и маскировали это за веселостью. Харриет хотелось уйти.

Лео помог ей вынести ее комнатные растения и картонные коробки вниз на улицу. Харриет чувствовала себя унизительно от этой публичной демонстрации их взаимной неудачи. Она жалела, что не могла перевезти свои вещи в полночь, и очень хотела, чтобы двери каждой из квартир, мимо которых они проходили, оставались закрытыми. Они благополучно загрузили коробки в ее хэтчбек, сложив их почти до крыши. Последнюю коробку пришлось сжать, после чего Харриет захлопнула заднюю дверцу. Лео стоял и смотрел на загруженную машину с выражением страдания на лице.

— Мне надо ехать, — повторила она, желая, чтобы все это поскорее закончилось, чтобы все это ушло в прошлое.

— Дерьмо, — сказал Лео. Он отбросил назад ногу и злобно ударил по ближайшей задней шине. — Какое дерьмо.

Харриет уселась на сиденье водителя.

— Я сожалею, — пробормотала она, — я сожалею обо всем этом. — И она уехала.

Она подъехала к квартире в Белсайз-парке и сама стала перетаскивать вещи в квартиру. Она оставила свои комнатные растения возле входной двери, а остальные вещи сложила на полу в середине гостиной. Было уже поздно, поэтому она быстро приняла душ в ванной, которая еще пахла запахом косметики другой женщины, и, завернувшись в банное полотенце и имея ограниченный выбор неупакованной одежды, стала изучать ее. Не тратя много времени на размышления, она надела ярко-красную блузку, узкие черные брюки и высокие черные замшевые ботинки. Она провела расческой по своим коротким волосам и из одного и того же тюбика накрасила губы и щеки. Затем она взяла бутылку красного вина, все еще завернутую в бумагу магазина «Оддбинс», и букет маргариток, купленный у цветочницы на углу. С занятыми руками и большой сумкой, висящей через плечо, она сделала несколько шагов по направлению к камину.