Женщина из бедного мира - [3]

Но помощи я не нашла, такова уж, видно, наша женская доля: не находить помощи. Было страшно подумать о том, что еще ожидает меня в жизни. Мне казалось, что я много страдала, и теперь искала покоя — покоя рядом с верным и любимым человеком. Но ни Ханнес, ни Конрад не были мне близки. Появилась мысль отправиться к матери и облегчить душу, но я не решилась. Написать ей письмо… но ведь оно уже несколько дней лежит на столе незаконченное. Я предчувствовала, мать первая осудит меня. Она была хорошей, нежной матерью, однако не запретила дочери уехать на чужбину. Мало того, даже прогнала, оттолкнула от себя. А ведь ничего не случилось бы, останься я дома. И теперь я потеряла душевный покой, — быть может, навсегда. И эта мысль — «навсегда» — показалась мне такой тяжелой, такой пугающей, что слезы текли и текли у меня из глаз…

Меня знобило, а впереди была долгая ночь. Третья одинокая ночь за неделю. В комнате было мрачно и пусто, с улицы доносились завывание ветра и треск выстрелов. Где-то, видимо, действовала Красная гвардия, выслеживала врагов революции и искала припрятанное продовольствие. Но какое отношение ко мне все это имело в тот момент?

Ханнеса нет, я снова как бы в оцепенении. Я ждала, я чувствовала, будто чего-то не хватает и я не могу так жить. А он, Конрад? Я не могла поверить тому, что он сказал недавно. Какое счастье было провести с ним те короткие часы! Они промелькнули, как мгновение, и хотелось только молчать, прислонив голову к его груди.

«Но разве я люблю его? — в который раз спрашивала я себя. — Почему я хочу видеть его, почему допускаю к себе? Приди же, Ханнес, и положи этому конец, скажи сам, что делать, — сердце мое ноет и ноет».

«Нет, нет, — размышляла я, — я все же люблю Ханнеса и должна избрать его себе навсегда. Двух любить невозможно, мне нужно остаться с одним, или я потеряю обоих. Но мне жаль Конрада, он так хорошо относится ко мне. Бедный Конрад! Ему в самом дело больно видеть, что его любимая живет с другим».

Не знаю, каким образом, но эта мысль напомнила мне о моем «первом». «Что он сейчас делает и жив ли вообще? И какое счастье ему доставляет жить сегодня с одной, завтра с другой, менять женщин, как перчатки?» Я не хотела о нем думать, но что-то, видимо, еще оставалось от него и оживляло его облик в моей памяти. Наверное, ни одна женщина не может забыть своего «первого».

Конечно, я была легкомысленной девчонкой, но, вспомнив, что так меня называл Ханнес — именно он, — я почувствовала себя оскорбленной. «Нет, тысячу раз нет, — протестовала я, — я не хочу быть легкомысленной». И в своем уязвленном самолюбии я заверила себя, что, хотя я еще молода и глупа, существо мое жаждет знаний, ума, простора. Я обнаружила, что хотела бы научиться судить обо всем самостоятельно, сама разрешать жизненные проблемы, сама определять свою судьбу. Мне хотелось стать мужу товарищем, действовать рядом с ним. Приписывать себе эти и другие добродетели меня, конечно, подмывал задор молодости, но сейчас все же я знаю, что воля к труду и целеустремленность у меня в натуре. Я пришла из бедного мира, где хватало лишений и голода, и меня совсем не баловали с самых малых лет.

«Но стану ли я свободным человеком, живя с Ханнесом? — вновь спросила я себя. — Не будет ли он всегда обращаться со мной, как с легкомысленной женщиной, хотя он и большевик и должен, вроде, бороться за права женщины? Конрад — да, он-то мог бы считать меня товарищем!»

И, не находя ответа на свои многочисленные вопросы, я продолжала размышлять о будущем. Шел уже шестой час нового дня, когда я наконец заснула. А когда проснулась утром, первой мыслью моей было: «Конрад». И это решило мою судьбу.

2

Минуло еще несколько дней, и я порвала свои отношения с Ханнесом. Сама не пойму, как это произошло, — я решила оставить Ханнеса и стать женой Конрада. Все казалось каким-то непонятным сном. «Я ведь очень любила Ханнеса, — убеждала я себя, — а теперь так спокойно ухожу от него?! Возможно ли это?» Но верно было и то, что теперь я любила Конрада, что с ним мне хорошо. Хотелось смотреть и смотреть в серьезное, задумчивое лицо, в грустные глаза Конрада, хотелось, чтобы он не был хмурым и встречал меня с улыбкой. Хотелось делать ему только хорошее, с первого взгляда читать каждое его желание. Было даже трудно представить себе счастье, которое меня ожидало.

Мысли мои, конечно, были окрашены романтикой молодости, и вскоре время стерло эти поэтические краски. Сейчас я уже знаю довольно прозаическую причину, почему совместная жизнь с Ханнесом не давала мне воображаемого удовлетворения и не продлилась дольше. Как к мужу, я относилась к нему довольно безразлично, часто никакое чувство к Ханнесу во мне и не просыпалось. И уже возникало сильное влечение к Конраду. Теперь я знаю, почему оно возникло, и все же не считаю его менее прекрасным, чем когда оно было окутано поэтической пеленой.

«Боже милостивый, — снова взывала я, — помоги, дай мне силы, чтобы я опять могла вселить ему веру в счастье, сделай меня и его счастливыми! Он мне сам сказал однажды, что я могу вернуть ему веру в людей, могу вернуть силу воли и способность созидания. Если бы так оно и было, как бы я гордилась собой! Но что, если это не сбудется? Неужели смерть, неужели гибель в безбрежном море жизни, падение в бездонную пропасть? И нет никакого выхода из ее страшной пасти? Я не верю в воскрешение, не верю в перевоплощение через тысячелетия, для моего сознания это неприемлемо».