Женщина четвертой категории - [9]

И я сдержала эмоции, беря в этом пример с несравненной Яши Квасильевой. Ведь у нее постоянно убивают всевозможных знакомых, а она огласит быстренько криком окрестности – и снова бодра, активна и ищет преступника как ни в чем не бывало!

Вот и мне следовало спешно мобилизовать все свои способности для поисков преступника.

Поэтому я взяла метлу как символ своей дворницкой власти и вернулась в Натальину квартиру.

Пока милиция снимала отпечатки пальцев и по второму заходу перерывала квартиру, я контролировала ситуацию, как положено дворнику, отвечала на вопросы вроде такого: «Не появлялись ли в окружении покойницы уголовные элементы? Чеченские террористки? Вьетнамские мафиози? Олигархи?», а сама думала, что вся эта возня – дохлый номер.

Будь здесь Яша Квасильева – она бы сразу просекла, что к Натальиной смерти имеет самое прямое отношение слой картофельных очистков толщиной в десять сантиметров. Правда, пока я еще не видела связи между двумя большими мешками этой дряни и дырочкой в виске. Но связь несомненно была!

Да еще запах…

Когда я своей знаменитой зимней лопатой, укрепленной стальными прутками, гнала очистки в прихожую и формировала кучу, которую удобно было перегрузить в мешки, в квартире чем-то пахло. Запах был сам по себе тошнотворный, но навеял почему-то трогательные воспоминания. Я вспомнила школьные годы и нас с Лягусиком за одной партой. Я увидела перез собой перепуганное лицо нашей учительницы химии… Что-то я у нее спросила… или она у меня? Шла лабораторная, на каждом столе в кабинете химии стояли штативы с пробирками, и я спросила…

Точно!

Я спросила:

– Любовь Афанасьевна, почему у всех в колбе получилось красное, а у меня такое зелененькое?

И она заорала не своим голосом:

– Ложись!

Сама, конечно, плюхнулась в проход между столами первой. Поэтому и осталась жива. Мне взрывом подпалило волосы и щеку, но я хоть успела заслонить Лягусика. А новые стекла в кабинете оплатил дядя Ваня.

Эти трогательные воспоминания совершенно не вязались с картофельными очистками, но ведь они почему-то ожили? Прикиньте – никогда я не вспоминала уроков химии, эта наука, по крайней мере в том виде, в каком ее преподносят школьникам, нормальному человеку ни к чему, а тут вдруг вспомнила.

Но я отогнала сентиментальные воспоминания.

Прежде всего, следовало узнать – куда Наталья подевала очищенную картошку.

Конечно, я могла рассказать ментам про картошку. И осталась бы у разбитого корыта! А мне страшно хотелось провести свое расследование, не хуже, чем Яша Квасильева, и получить прикладом мушкета по затылку, и чтобы полковник Запердолин меня спас! Вот только стодолларовых бумажек, чтобы дарить их честным старушкам, у меня не было. Ну так я и отработать могу, полы там помыть, на базар сбегать…

В общем, решение было принято.

И я тихонько запела песню, которой научилась от папаньки и его приятелей. Пою я ее не каждый день, а только перед активными действиями. Лучшего случая, чем расследование убийства, и не придумать!

Итак, я очень тихо, чтобы не услышали копошившиеся в гостиной менты запела:

– На дело, жохи!

Ночь без балдохи –

Вот лучшая для нас пора.

Кирнем немножко

Перед дорожкой

И за душник возьмем бобра.

Решив с чертями

Тряхнуть костями,

Стригите быдло втихаря,

Марухам в грабки

Справляйте бабки,

Не ботайте по фене зря!

И зырьте!

И зырьте!

И зырьте, нет ли где шныря!

Но один все же услышал и выглянул.

– Ты еще здесь? Свободна! – рявкнул он на меня.

И я умелась.

Но не просто так умелась, а прихватила с полочки связку ключей.

Не подумайте чего плохого – мародерствовать я не собиралась. Я просто хотела ночью провести свой обыск, более целенаправленный, и выйти на след очищенной картошки.

Первым делом я растолкала жильцов, собравшихся на лестнице.

– Чего кучкуетесь? Трупа не видали?! – напустилась я на них. – А ну, живенько рассосались! В свидетели попасть хотите?!

В самом деле, им тут нечего было толочься. Вот Яша Квасильева – светская дама, она бы наверняка не разогнала метлой толпу зевак, а у меня это сразу получилось. Все-таки в чем-то я могу ее обставить, хотя говорить об этом вслух – неприлично.

Потом я спустилась в подвал к Лягусику и вздохнула с облегчением. Подружка-сестричка все еще сидела под пальмой и читала дамский роман. Яшу Квасильеву она бы с таким энтузиазмом читала! А то на последнем заседании клуба опозорилась так, что дальше некуда, – сказала, будто Авдотья Гавриловна – младшая свекровь Яши, хотя весь мир знает, что ее младшую свекровь зовут Нинель Аристарховна!

Лягусик под пальмой являла собой трогательное зрелище. Я живо вспомнила, как к нам в подвал эта пальма попала. По соседству некое учреждение освобождало особняк, купленный очередным новым русским. На улицу были вынесены столы, помнившие Ленина и Троцкого, трехногие стулья, останки шкафов, а также пальма в кадке, которую учреждение не хотело тащить на новое местожительство. Лягусик, рыдая, примчалась ко мне. Полчаса я не могла понять, кто погибнет, кому грозит мучительная смерть от холода и жажды. Когда выяснилось, что предстоит спасать всего лишь пальму, я вздохнула с облегчением. Мы взяли тачку, сходили за растением и с большим трудом втащили его в подвал. А вытащить его не удастся уже никогда – по крайней мере, целиком. Чертова пальма выросла на двадцать сантиметров, уперлась в потолок, и стоять ей тут теперь до второго пришествия. Даже если нам с Лягусиком вдруг повезет и мы переедем в нормальную квартиру, пальме придется остаться в подвале.