Женщина - [41]

Он повернулся к Йоко и, незаметно для Тагава, скорчил веселую мину.

Едва уловимый сладковатый запах виски и сигар, который она впервые ощутила еще в Йокогаме, когда шла вслед за Курати в каюту, зажег в ней чувственный огонек.

Не обращая внимания на чету Тагава и не успев подумать, какое впечатление это произведет на Курати, она невольно улыбнулась улыбкой, которая ей самой показалась бы отвратительной. Курати снова стал серьезным.

– Так пойдемте? – еще раз обратился он к супругам Тагава.

Но доктор Тагава с видом благовоспитанного джентльмена, сожалеющего о выходке своей жены, вежливо извинился, и чета удалилась.

– Зайдите на минутку! – сказал Курати Йоко, не глядя на нее, когда Тагава скрылись из виду. Йоко с радостью последовала за ним. Спускаясь по темному трапу, она шла за ним по пятам, почти касаясь грудью его спины. Они прошли темный коридор между машинным отделением и кубриком, и Курати открыл дверь своей каюты. Сразу стало светло, и теперь Йоко смотрела на этого бесстрастного, наделенного сатанинской душой человека со смешанным чувством страха и нежности, словно видела его впервые.

Войдя в каюту, Курати с досадой вздохнул, видимо вспомнив госпожу Тагава, швырнул на стол журнал, затем высунул голову за дверь и громко позвал:

– Бой!

Он плотно прикрыл дверь и только сейчас прямо взглянул на Йоко.

– Ну?! – трясясь от смеха, проговорил он, не то спрашивая, не то утверждая, видимо хотел сказать: «Ну что, здорово?» Он стоял подбоченясь, широко расставив ноги и по-детски исподлобья смотрел на Йоко. В каюту заглянул бой.

– Принеси шампанского! У капитана в каюте осталось еще несколько бутылок из тех, что я взял сегодня в буфете. Ну, живо, в два счета… Тебе что, смешно?

Бой и в самом деле недвусмысленно ухмылялся, пока Курати говорил с Йоко.

Невозмутимый вид Курати раздосадовал Йоко. Еще свежо было воспоминание о сегодняшнем утре. И Йоко, взволнованно оглядывая каюту, ощущала, как захлестывает ее страсть. Это было тягостно, грудь теснило нетерпеливое беспокойство, не позволявшее ей ни остаться здесь, ни уйти. Все вызывало в ней сейчас враждебность: и госпожа Тагава, и две девушки лет двадцати из третьего класса, и этот похожий на девочку Ока, льнущий к Курати, и, наконец, жена Курати, которая смотрела на нее с фотографии. Даже бой над ней смеется, а это чувственное животное в обличье мужчины играет ею. Разве не так? Быть может, его страшная сила, которая в один миг способна подчинить ее, раздавить тело и душу, действует точно так же и на других женщин? Быть может, он и ее считает ничтожеством? Откуда такое спокойствие, почему он невозмутим даже после сегодняшнего утра, которое она не променяла бы, кажется, ни на какие блага в мире?

С тех пор как Йоко стала взрослой, она постоянно искала чего-то, чего – сама не знала. Даже когда это «что-то» оказывалось совсем рядом, ей не удавалось подчинить его себе, наоборот, она, как марионетка, послушно подчинялась его воле. Сегодня утром все было по-другому, ей показалось, будто она обрела наконец то, что искала.

Однако сейчас все это снова представилось ей иллюзией. «Я сама пробудила страсть в человеке, который почти не замечал меня. Что же я наделала? Я совершила непоправимую ошибку. Как спастись от гибели?» Она не может ни секунды оставаться в каюте, полной тягостных воспоминаний об утреннем событии. Но легче умереть, чем просто так уйти. Надо во что бы то ни стало завоевать его сердце… Самые противоречивые чувства терзали Йоко, лицо выражало презрение к самой себе, она стояла молчаливая и мрачная. Где светлая радость, от которой ее сердце прыгало, подобно чертенку? Догадывается ли Курати о ее переживаниях? Он уселся на круглый канцелярский стул без спинки и, усмехаясь, по-детски простодушно глядел на Йоко. «Этот человек способен совершить злодеяние с безмятежным видом младенца», – подумала Йоко. Ей никак не удавалось обрести такое же спокойствие. В чем еще он проявит свое превосходство над нею? Эта тревожная мысль все больше выводила ее из равновесия.

– Профессор Тагава, можно сказать, дурак дураком, а жена его тоже дура, но умничает! Ха-ха-ха!

Курати расхохотался, хлопнув себя по колену, и взял со стола сигару. Но Йоко было не до смеха, она злилась, ей даже хотелось плакать. Губы у нее дрожали, глаза блестели, будто от слез. Она впилась в Курати ненавидящим взглядом, но он сосредоточенно курил, равнодушно глядя в пол. Йоко готова была выплеснуть на Курати всю досаду и злобу, распиравшие ей грудь, но слишком сильно колотилось сердце, а горло сжимали спазмы. И она молчала, кусая губы.

«Ведь он догадывается о моем настроении, но слова не скажет». Йоко чувствовала себя покинутой и одинокой.

Появился бой с шампанским и бокалами. Он с преувеличенной учтивостью поставил все на стол и, противно ухмыляясь, исподтишка взглянул на Йоко. Но она так строго на него посмотрела, что улыбка слетела с его лица, он съежился и с виноватым видом поспешно вышел, как и подобало почтительному слуге.

Курати, морщась от сигарного дыма, налил шампанского и придвинул поднос к Йоко. Продолжая стоять, Йоко молча потянулась к бокалу. Да, сегодня она, кажется, делает все не так, сердце сжало предчувствие близкой гибели, голова стала холодной, словно ее обложили льдом. Йоко мужественно глотала подступавшие к горлу комки, но кипящие слезы уже навертывались на глаза. Тонкий бокал, полный золотистого вина, дрожал в руке Йоко так, что вино покрылось сверху мелкой рябью. Чтобы не выдать волнения, Йоко свободной рукой поправила волосы, затем легонько чокнулась с Курати. И сразу, словно освобожденная от обета, она утратила власть над собой.