Женька - [9]

Но когда открыла ему дверь Женька в платочке, в каком-то старом сером свитерочке и короткой юбчонке, такая худенькая, что груди и не проглядывались через свитер, а шея казалась такой тонкой из-под широкого ворота, что непонятно было, на чем держалась ее голова, — его кольнуло жалостью.

— Ну что надумала? — спросил он вместо приветствия.

Она ничего не ответила и кивком головы пригласила его пройти в комнату. Он прошел, сел и увидел письма — на полу и на кровати.

— Вот, Лешины письма читала, — сказала она.

— Вижу… Я уезжаю сегодня вечером, Женя.

— Уже?

— Да, уже… Что ты решила?

— А вам-то что? Неужто в Москве других дел нету?

— Нету… Мать моя под Каширой живет, заехать не имею права.

— Это почему же?

— Я же не в отпуску, Женя, — в резерве. Из Москвы выехать не могу.

— Я бы убежала.

— Ты-то — конечно. Но у меня партизанских навыков нет.

— Благоразумный вы дядечка, аж до противности.

— Брось этот тон, Женька. Видишь же, хорошо к тебе отношусь.

— Уж не знаю, чем заслужила?

— В том-то и дело, что ничем… Тем не менее хочу знать, что решила?

— На фронт поеду, — опустила она голову. — Если хотите, вас провожу, и поеду на днях. Да не уговаривайте вы меня! — воскликнула, увидев, что Ушаков раскрыл рот — Все меня уговаривают! А у меня своя голова.

— Своя, но дурная.

— Какая есть! — отрезала Женька.

— Одевайся, Женя, — неожиданно для себя сказал он поднимаясь.

— Это зачем?

— Нужно.

— Кому?

— И тебе, и мне. Ну, не рассуждай и слушай старших по званию. Быстренько! — добавил командным тоном.

Женька недоуменно пожала плечиками, но стала одеваться. Накинула шубенку, посмотрела на ноги.

— В валенках придется?

— Валяй в валенках. Да, кстати, захвати паспорт.

— А это еще для чего?

— Не рассуждай! — прикрикнул он.

— Чего вы раскомандовались?! — вскинулась она, но достала паспорт и сунула в карман.

— А теперь пошли. — Ушаков взял ее за руку и вывел из комнаты.

Женька упиралась, но не очень уверенно. На какое-то время приказной тон и напор Ушакова парализовали ее волю, а возможно, и пробудили любопытство — что это задумал старший лейтенант? Они вышли на улицу…

— Ну и куда мы? — спросила она.

— Много будешь знать — рано состаришься, — буркнул он, а когда они прошли Автодорожный институт, сказал: — Я здесь учился.

— А я вон в той школе, — показала она пальцем на противоположную сторону Садовой. — Видите, внизу серое здание?

— Вижу.

— Я, правда, там только до седьмого класса училась. Потом в техникум пошла.

— В какой же?

— Как в какой? В строительный, — не без гордости сказала она. — Может, встречались до войны, я ведь каждый день мимо вашего института проходила.

— Возможно… Только таких упрямых девчонок мне не попадалось.

— Я тогда не упрямая была. Даже тихонькая…

— Трудно представить, — усмехнулся он.

Они прошли уже Самотеку, миновали ресторан "Нарва", около которого толпился народ, и стали подниматься в гору, к Колхозной.

— Вы меня случайно не в "Форум" ведете? Так я не хочу кино смотреть.

— Нет, не в "Форум".

— А куда же?

Ушаков не ответил, но перед гомеопатической аптекой взял Женьку за руку и резко втолкнул в дверь. Она не успела даже разглядеть вывески на ней и, войдя в помещение, растерянно озиралась, не понимая, куда же привел ее он. Ушаков, не давая ей очнуться, почти силой усадил ее за стол.

— Садись. Будем заявление писать.

— Какое заявление?! Вы куда меня завели? — Женька очумело крутила головой, пока не наткнулась глазами на дощечку над одной из дверей. — Да это загс вроде! — воскликнула, а потом, повертев пальцем у своего виска, пробормотала: — Вы что, старший лейтенант, того?

— Я не того… Сиди! — Он схватил ее за плечо и прижал к стулу, заметив, что она собралась удирать. — Как твоя фамилия и отчество?

Она машинально ответила, а потом снова взорвалась:

— Вы что, всерьез чокнулись?

Ушаков, придерживая ее за плечо, взял лист бумаги, ручку и начал писать.

— Всерьез. Распишемся, я уеду, а ты будешь меня ждать. Поняла?

— Ничего я не поняла! Пустите меня!

— Нет уж, милая, раз я решил — не отвертишься. — Он опять с силой прижал ее к столу.

Женька была в смятении. Она как будто действительно ничего не понимала, на ее лице поочередно выражались то возмущение, то недоумение, а больше всего — растерянность. Вид был у нее немного обалделый. Решительный и приказной тон Ушакова, неожиданность всего этого сковали ее на время, и она не знала, что делать.

— Вы что ж, выходит, влюбились в меня с первого взгляда? — наконец-то нашлась она, усмехнувшись.

— Разумеется, — почти зло ответил Ушаков, не поднимая головы и продолжая писать.

— Ну уж дудки! Так я вам и поверила!

— Ладно, об этом потом поговорим, — бросил Ушаков, — а пока вот держи и подписывай, — протянул он ей бумагу с заявлением.

Женька взяла бумагу и долго-долго, шевеля губами, как маленькая, читала. Лицо покрывалось красными пятнами, потом побледнело. Она приподнялась медленно, и Ушаков не стал ее придерживать, потом долго и внимательно разглядывала его, будто в первый раз видела, и прошептала:

— Вот вы какой… Вот какой… Это вы для меня, чтоб я на фронт не ехала? Да?

— Да! — в сердцах кинул он, но сразу поправился: — Не только. Я хочу, чтоб ты ждала меня. Понимаешь, ждала? Сегодня у нас с тобой ничего не будет, конечно, ты проводишь меня и будешь ждать моего возвращения. Поняла ты наконец, упрямая девчонка?