Женитьба Эдды - [2]

И вот как-то утром дядюшка Нколло в сопровождении двух наших молодчиков покинул Мелунди и направился в Заабат, где должен был подыскать сыну супругу. По возвращении он сообщил, что мы все приглашены через девять дней в Заабат.

Путь от Мелунди до Заабата дальний — километров сто. Но что такое сотня километров для таких ходоков, как мы, особенно когда все идут вместе, да еще за женщиной? В нашем походе не участвовал только Эдда. Я всю дорогу спрашивал себя, не решил ли он подшутить над нами. Никогда не знаешь, что этим горожанам втемяшится в голову. Может, ему просто хотелось заставить нас прогуляться? А вдруг он раздумал жениться? Какой позор для нашей деревни, если мы, придя в Заабат, не сможем показать товар лицом, не сможем сказать: «Вот наш молодой человек, он приехал из города. Дайте-ка нам подходящую женщину…» Такие слова произносят особенно торжественным тоном, если среди мужчин в набедренных повязках красуется юноша в брюках цвета хаки. А что нам делать теперь, когда юного Эдды с нами нет?

Мы пришли в Заабат на следующий день, около пяти часов вечера. Была суббота. Переговоры должны были начаться в воскресенье. Всю дорогу ярко светило солнце. Если и завтра нам повезет, мы без всяких трудностей раздобудем Эдде жену. Но куда же запропастился этот паршивец? Его все еще не было, а главное, никто не знал, куда он девался, ни его отец, ни дядя — брат отца, ни тем более мать.

В шесть часов вечера, когда наше беспокойство достигло предела, к великому, но приятному удивлению собравшихся, на площади остановился большой грузовик, из которого, словно куль, вывалился Эдда. Ну и хваты эти горожане, ничего не скажешь!

Ночь я промаялся на циновке, брошенной на земляной пол, и, конечно, не мог сомкнуть глаз; дожидаться, пока запоет петух, пришлось томительно долго. Жители Заабата не придумали ничего лучшего, как устроить предполагаемых свойственников на циновках, валявшихся на голой земле. Я сгорал от желания высказать им свое возмущение во время дружеской встречи, которая должна была состояться наутро. Узнают они у меня, как следует принимать гостей. Я с трудом удерживался, чтобы не вскочить прежде времени, но лунный свет, проникавший в хижину сквозь щели, свидетельствовал о том, что до рассвета еще далеко.

Наконец наступило утро, и все собрались под гигантским манговым деревом.

— Я привел сына — он здесь перед вами, — дабы вы дали ему жену.

Вы, конечно, узнали голос дядюшки Нколло.

— И, как видите, все соплеменники сопровождают меня.

— Послушай, Нколло, — громко обратился я к нему, — скажи нашим хозяевам, что им следует поучиться принимать гостей. Я провел нынче ночь на мокрой циновке, брошенной прямо на землю. Если б я знал, как они меня встретят, я велел бы сыну захватить мою бамбуковую кровать.

— Да что он в самом деле думает, этот тип? Не воображает ли он, что у нас нет кроватей? Послушайте только, что он говорит!.. И откуда такие берутся!

Я поднес огонь к пороховнице, едва мы приступили к переговорам. Нколло понимал, что ничего хорошего из этого выйти не может и Эддина жена обойдется нам теперь вдвое дороже. Но о чем думали эти мужланы, когда положили циновку на холодную землю? По правде сказать, мокрой она не была, эта циновка, но бамбуковая кровать у меня действительно есть, и сын мог бы ее принести.

Среди заабатцев поднялось такое волнение, что я мысленно поблагодарил их старейшину, Эффуду, когда он утихомирил своих людей. Конечно, я поторопился с циновкой, но им-то зачем было скандалить из-за таких пустяков! Ведь разговор едва начался. Сперва надо договориться о выкупе, а потом уж разрешать другие вопросы.

Точно так же думал и Нколло, когда, обернувшись ко мне, тихонько проговорил:

— Перестань, будь с ним повежливей; ты же знаешь, что я в нынешнем году собрал не слишком много какао.

Я замолчал.

Говорили другие, а я тем временем рассматривал сидящих девушек, стараясь угадать, которую же из них дядюшка Нколло выбрал сыну в жены, когда в прошлый раз приходил в Заабат.

Среди них были и очень красивые, но не следовало забывать, что наше племя, в сущности, относится к красивым женщинам отрицательно. У нас было с ними достаточно неприятностей: многие наши парни ссорились из-за них, даже дрались; мы больше не хотим, чтобы красивые женщины сеяли рознь среди нас. Тем более что красавицы, как каждый отлично знает, ведут хозяйство ничуть не лучше дурнушек.

В последних рядах противника сидели юноши Заабата с таким смиренным видом, словно хотели показать, как они хорошо воспитаны. Одни только дети не присутствовали при переговорах.

— Вот мой сын. Он горожанин… Я хочу сказать — он живет в городе с малолетства. Его воспитал дядя, который работает санитаром. Согласны ли вы дать нам одну из ваших девушек и разрешить сыну увезти ее с собой? — спросил дядюшка Нколло.

Отлично сказано. Если сын его умеет столь же четко выражать свои мысли, он, бесспорно, умный человек.

Мужчины Заабата переглянулись, никто из них не решался выступить первым. Они были так же черны, как и мы. Некоторые надели пестрые набедренные повязки, оставив торс обнаженным. Другие завернулись в кусок белесого ситца, туго завязав концы сзади на шее. Вождь их держал в руке огромное опахало, сплетенное лучшим деревенским мастером. Обнаженные торсы, смазанные пальмовым маслом, блестели на ярком солнце.