Женитьба дурака. Теория и предварительная подготовка - [12]

Знания — по своей природе лишь образы. Образы миров, существ, вещей или действий. Они есть у всех живых существ, но эти существа, обладая знаниями, не знают, что это знания. Знает это только человек, и только потому, что может давать вещам и явлениям имена, к примеру, имя Знание. Следовательно, в широком смысле, дурак определенно обладает знаниями, потому что у него есть образы. Хуже того, он обладает знаниями и в узком смысле, то есть осознает имеющиеся у него образы как знания.

И еще хуже: он даже знает, как эти знания использовать! А как можно использовать знания?

Как кажется, по назначению, то есть по значению, которое скрыто в каждом отдельном образе. Ничего подобного.

То, что скрыто в самих образах, мы исполняем, не осознавая их как знания — просто щелкаем зубами и машем лапками. Когда же мы осознаем, что некие образы являются знаниями, мы используем их не по назначению образов, а по назначению знаний вообще. А что надо делать со знаниями? Их надо собирать, хранить и передавать другим.

Вот дурак и передает, то есть учит.

Можно ли сказать, что он сам при этом не хранит или не собирает знания? И этого не скажешь. Дурак, определенно, и собирает и хранит всю возможную чушь, при этом отчетливо осознавая, что это знания, и что ими он сможет осчастливить какого-нибудь доброхота, особо жадного до учения.

Что же не так?

Пожалуй, только то, что дурак собирает и хранит не те знания, что у умных людей считаются действительными знаниями. Он не знает не знаний, он не знает, что в этом мире является ценным, как товар по имени знания. Но это ему и не важно. Потому что за этими простыми действи-ями, которые совершают как дураки, так и умные люди, скрываются психологические устройства, заставляющие нас вести себя определенным образом.

И если человек разумный может обучать других с разными целями, среди которых, конечно, есть и личные, вроде похвальбы или игры в великолепие, но главное, что ему нужно обучить, а обучить для дела, которое должно быть сделано. То дурак, похоже, занят именно получением удовольствия от того, что учит. Удовольствие это подобно излюбленному дураком красному колпаку. Оно тешит честолюбие дурака. Об этом кричат многие из поговорок.

Но есть и то, что важнее честолюбия и бахвальтва — это прямо связано с речью: поучение других позволяет выпускать из себя то, что переполняет сознание. А значит, причиняет тонкую душевную боль, которую невыносимо таскать в себе. Её надо выпустить, выговорив, то есть, прозвучав. И дурак не просто болтает или поучает. Он просто звучит.

Звучит своей болью.

Но почему тогда про него говорят:«Дурак, кто говорит не так»!.[5]

Ведь русский народ всегда был чрезвычайно отзывчив на чужую, особенно душевную боль. И нет лучшего средства проверить это, как спев русскому человеку душевную песню, в которой звучит боль. Почему за боль дурака, как записывает Даль, можно сказать, бьют: «У дурака дурацкая и речь»!

Ответ, который будет действительно точным, наверное, вызовет разочарование: потому что дурак звучит не просто болью души, а болью, которая и есть дурак.

Иначе — он звучит тем состоянием разума, которое узнается снаружи как дурацкое, а внутри — есть боль сознания.

Что я хочу этим сказать. Пожалуй, то, что разумный человек волен в том, что делает и в том, что говорит. Он тоже может сказать глупость, и будет за это осужден и наказан, что справедливо. Но дурак не волен не звучать так, как болит. Он потому и необучаем, что боль его невыносима, и всё, что он хочет, — избавиться от нее. А для этого надо звучать, то есть мелко дрожать всем телом, начиная с языка и голосовых связок.

Более всего это похоже на то, как ведет себя животное, в которое впился хищник или большой паразит. Оно занято только тем, чтобы вырваться из этой хватки, и оно кричит. Вот это и делает дурак. Потому ему и не до учебы.

Это — если смотреть на задачу психологически.

К сожалению, люди смотрят на нее по бытовому, а с бытовой точки зрения дураки чаще всего весьма довольны и собой и своей жизнью. И даже не подозревают, что им больно. Как не подозревает этого проглотивший несколько стаканов водки пьяница. Или объятый любовной страстью любовник. Но слово страсть происходит от страдания. Почему и страдания Христовы назывались страстями.

Человек, которому больно, вовсе не обязательно осознает свою боль. Мы же не осознаем как боль необходимость носить одежду и обувь? А вот младенец осознает, и дети осознают и весьма мучаются, когда их заставляют одеваться. Мы привыкаем и у нас, как говорит наука, снижается болевая чувствительность. Привычка свыше нам дана, замена счастию она…

Я не чувствую боли от плохих условий жизни, от подлого общения с себе подобными, от содержания собственного сознания. Я привык, потому что для выживания в жестком мире нужно иметь жесткую броню. А вот душа привыкнуть не может… и она плачет от боли. Этот плач у нас зовется дурацкими речами.

И поскольку мы глядим и видим при этом счастливое тупое лицо обладателя этих речей, то невольно делаем вывод, что он вполне осознанно избрал не развивать свой разум, так сказать, на зло хорошим людям.