Женатый мужчина - [20]

— Вздор! — отрезал Генри. — Кстати, ваш брат тоже весьма похотлив.

Микки дернулся, он не привык, чтобы о его странностях говорили открыто, да еще за столом.

— Мужья изменяют, — продолжал Генри, — потому что им надоедают жены. Все проще простого. — Он говорил вполне серьезно.

— А женщинам мужья не надоедают? — спросила Клэр.

— Не знаю, — ответил Генри. — По-вашему, да?

— Любая монотонность приедается, это закон, — сказал Джон.

— А кому первому? — спросил Микки у Арабеллы.

— Откуда мне знать?

— Дело не в том, кому первому, — сказал Джон, — Для женщины секс не так важен, вернее, он связан для нее со многим другим. Поэтому, как мне кажется, мужчины порой чувствуют себя одураченными.

— Одураченными? — удивилась Мэри.

— Да, секс — это финал, мужчины и воспринимают его как финал, а для женщины он лишь начало того, что должно завершиться…

— Чем завершиться?

— Детьми.

— Разве мужчины не хотят детей?

— Не сразу, — сказал Джон. — Начинается с того, что встречаются двое, мужчина и женщина. Возникает симпатия. Она переходит в любовь или люди расстаются. Потом — брак, упоение близостью, пока не обнаруживается, что жена беременна. И тут она теряет к сексу всякий интерес, уходит в себя. Вечерами она просит оставить ее в покое, дать почитать, не мешать спать. Супруг сбит с толку, озадачен и взбешен. В простонародье жен попросту бьют: у нас в суде десятки подобных дел. Мужчина из высоких социальных слоев заводит любовницу.

Джон для большего эффекта сделал паузу и пригубил бокал с вином. Подобно многим мужчинам своего возраста, он настолько сжился с профессией, что уже не замечал, как впадает в риторику, словно судья, выступающий с заключительной речью.

— Пока жена уверена, что муж не бросит ее, — продолжал он, — она мирится с изменами. У нее есть ребенок, она кормит его грудью с таинственной улыбкой Моны Лизы. Отец выполнил свою функцию. Он теперь лишний.

— Тогда зачем романы замужним женщинам? — поинтересовалась Арабелла.

— Это уже следующий этап, — сказал Джон. — Когда дети начинают ходить, говорить, самоутверждаться, они становятся упрямыми, с ними трудно справиться. Тогда вновь нужен отец, его авторитет, а мужчина, обнаружив в пухлом младенце собственные черты, начинает гордиться своим отцовством. Дает отставку любовнице. С ней слишком хлопотно, она отнимает бездну времени, кроме того, это просто разорительно. И вот после службы он уже спешит не на свидание, а домой, чтобы увидеть своих малюток, прежде чем их положат спать.

— Малюток, — подхватила Мэри Масколл, — которые днем были наказанием божьим для матери, а при папочке они полчаса перед сном ведут себя, как ангелы.

— Совершенно верно, — согласился Джон. — Это самое сложное время для жен. Они начинают завидовать тому, что у мужа есть профессия. Дом для нее отныне — сущая тюрьма. Семейная жизнь — каторга. Они мечтают о любовнике, который избавил бы их от всего этого. Они становятся легкой добычей.

Джон прервал свою тираду и допил вино.

Генри тут же снова наполнил его бокал.

— А что вы скажете о подобной теории? — спросил он Арабеллу.

— Мужской цинизм.

— Думаю, на самом деле все гораздо сложнее, — возразила Клэр мужу. — Разумеется, некоторые супружеские пары обнаруживают свою несовместимость.

— Не согласен, — сказал Джон. — Посмотрите на Грэмов. После развода и всего, что пришлось пережить детям, Грэмы поняли, что так называемая «несовместимость» присуща любому браку.

— Пожалуй, — согласилась Клэр.

— У меня другая теория, — сказал Генри с едкой усмешкой. — До меня это дошло в Норфолке. Там было два петуха и четырнадцать несушек. Вроде бы все в порядке: петухи делят кур, а куры — петухов. Ничего подобного. Петух покрупнее и поярче явно пользовался симпатиями всех четырнадцати кур, а другому — маленькому, неприметному — не досталось ни одной. И не то чтобы первый отгонял второго, нет, сами куры не подпускали его к себе, клевали, когда он подходил. Даже от кормушки отгоняли. Каждая предпочитала быть четырнадцатой у настоящего петуха, чем седьмой у замухрышки.

— Весьма банально, — возразила Арабелла. — Киплинг или кто-то еще уже говорил нечто подобное.

— И вообще, не следует увиденное в курятнике распространять на род человеческий, — вставил Микки.

— Нет, следует, — отмахнулся Генри. — Отношения полов — это физиология. Как бы ни воспевали их поэзия и музыка, как бы ни украшали haute couture^[14], совокупление остается совокуплением. Нечего притворяться. И я склонен полагать, что женщины, подобно моим несушкам, предпочитают делить с другими яркого петуха, чем иметь в полном своем распоряжении такого, на которого другие не позарятся, ну, а если без куриных сравнений, то лучше увлечься мужчиной привлекательным, хоть он и не однолюб, чем всю жизнь промаяться с занудой, который блюдет брачные обеты просто потому, что нигде больше ему не обломится.

— Лучше бы вы выражались поделикатнее, — сказала Мэри.

— И в чем же смысл такого предпочтения? — спросил Джон.

Генри пожал плечами.

— Естественный отбор. Выживает сильнейший!

— Скорее, знаете ли… какая-то философия разврата, — сказала Клэр.

— Я тут ни при чем, — усмехнулся Генри. — Не я придумал род человеческий.