Жена в награду - [18]

Но он не засмеялся. За ее вспышкой стояли страх и неопределенность, он чувствовал это, как собственную боль, и она убивала желание смеяться. Для нее так многое вдруг стремительно изменилось, что единственная возможность как-то повлиять на происходящее – это остановить бешеное вращение событий.

Роберт смотрел, как она с вызовом стоит перед кроватью, и ощущал, как по телу пробегает волна сочувствия. Имоджин дрожала, словно загнанное животное, знающее, что не сможет выбраться из ловушки, и в то же время старалась не показать своего страха.

Меньше всего он хотел, чтобы она боялась. Он почему-то понял, что ей в жизни довелось испытать много страхов, и не хотел добавлять новые. И если для этого нужно подчиниться – так тому и быть.

– Как миледи пожелает, – сказал он, и призрак улыбки мелькнул на его губах. – Хотя ночевка на полу меня не слишком привлекает. Пожалуй, я останусь в кресле. Оно может послужить неплохой кроватью, – с сомнением закончил он.

Имоджин в замешательстве прислушивалась к тому, как он готовится ко сну в кресле. Она ожидала, что он будет спорить, и была разочарована.

– Вы собираетесь сидеть здесь, пока я буду переодеваться ко сну? – жестко спросила она.

– Если хочешь, я могу закрыть глаза, – буркнул он так вяло, как будто ему было все равно, что он увидит ее голой, и подтянул меховое покрывало к подбородку.

– Откуда мне знать, можно ли вам доверять? Может, вы будете подглядывать.

– Малышка, тебе надо привыкать, что я человек слова. Если что-то сказал, так и сделаю. – Он звучно зевнул. – К тому же я сегодня устал. Спокойной ночи.

Сердито глядя в темноту, Имоджин старалась понять, не насмехается ли над ней муж.

– Роберт, вы не спите? – прошептала она, но ответом было молчание.

Она немного подождала, а потом неловкими пальцами стала распускать шнуровку платья, не желая звать на помощь Мэри. Никто, кроме мужа, не должен помогать снимать свадебное платье, гордость требовала сохранить в тайне тот факт, что снять с нее платье было некому.

Роберт зажмурился и до боли сжал кулаки. Он свирепо подумал, что такое самопожертвование делает его кандидатом в святые. Никогда в жизни у него не было более трудной задачи. Он разрывался от искушения открыть глаза и полюбоваться ее телом.

Мучило то, что она так и не узнает, смотрел он или нет. Но чувство будущей вины за маленькую ложь превышало возможное удовольствие от подглядывания. Если бы все дело было в похоти, если бы его удовлетворило мимолетное плотское удовольствие – но все не так, и потому он не мог нарушить своего обещания.

Вместо этого он прислушивался.

Он слышал, как Имоджин пыхтела, борясь с трудными застежками. Слышал удовлетворенный вздох, когда платье наконец с шелестом соскользнуло на пол. Он понял, что теперь она обнажена. На верхней губе выступил пот, Роберт его слизнул и стал слушать дальше. Она бросила платье на сундук, стала надевать ночную рубашку, и он чуть не застонал, протестуя.

Он осмелился открыть глаза, только когда услышал шорох одеяла. Комнату освещали тлеющие дрова в камине. Он увидел ее голову над меховым одеялом и черные волосы, рассыпанные по подушке.

– Высмотрели? – вдруг спросила она, вторгаясь в его мысли.

В груди потеплело. Несмотря на странность их брака, она доверяла ему и ожидала честного ответа. Значит, его решение двигаться медленно было правильным. В противном случае он рисковал получить только бледную тень подлинного брака.

– Нет, малышка, я не смотрел.

Она зевнула и сказала то, что долго потом не давало Роберту заснуть:

– Я бы не возражала, если бы вы немножко посмотрели.

Роберт заворочался в кресле. Ему снилось поле после битвы. Его послали считать убитых.

Он и сам был ранен; кровь текла ручьями, куда бы он ни поглядел, все было залито кровью. Чтобы сосчитать бесконечное множество тел, ему пришлось их собирать. Он был весь заляпан запекшейся кровью и, сколько ни старался, не мог выполнить задачу. Трупам не было конца. Поле за полем – и одни трупы.

Ночной кошмар был знакомым, он заканчивался только тогда, когда удавалось освободиться из пут сна.

Во сне поле боя наполнилось плачем; Роберт скрючился в неудобном кресле и нахмурился. Он старался найти среди трупов живых, но, несмотря на отчаянные усилия, никого живого не находил в знакомом мире ночного кошмара и не мог понять, откуда идет звук живого страдания. В сознание его привел резкий, пронзительный крик.

К этому времени огонь совсем потух, холод пронизывал Роберта до костей. Он хмуро подумал, что уже не в том возрасте, чтобы спать в кресле, и, выпрямляясь, не смог сдержать стон.

Крик затих, послышался плач.

Имоджин лежала на кровати, вертелась, билась, руками и ногами отбиваясь от собственных ночных демонов. Роберт подскочил к ней и взял на руки, окликнул по имени; в его голосе был страх, какого он никогда в жизни не испытывал.

Сквозь рубашку он чувствовал, что кожа у жены холодная, лицо покрывал пот. Он снова позвал ее, уже громче, и потряс осторожно, насколько позволял страх. Она стонала, мотала головой, но оставалась в воображаемом мире.

Сердце Роберта сжалось, голос окреп:

– Имоджин, Имоджин, ради Бога, проснись.