Жена солдата - [18]

— Ты должна найти его, — сурово говорит она мне.

За окном гостиной темнеет. Сначала все становится темно-синим, потом наступает ночь. На небе рассыпаны мириады звезд и кусочком дыни болтается луна. Кот так и не вернулся.

Время уже перевалило за девять. Думаю про комендантский час, но в Ле Винерс шторы плотно задернуты и стоит полная тишина.

Решаю выйти наружу и поискать кота. Знаю, что могу сделать это тихо, и меня никто не увидит.

Мою заднюю дверь не видно из Ле Винерс. Выхожу через нее прямо в темную ночь. Держусь как можно ближе к живой изгороди, медленно крадусь в ее тени, пробираюсь по переулку до колеи, ведущей в Ле Рут.

Не смею позвать его, но надеюсь, что Альфонс меня услышит, — возможно, ощутит мое присутствие тем удивительным шестым чувством, которым обладают кошки.

Неожиданно сзади раздается звук мотора. Должно быть, немецкие солдаты, раз уж теперь жителям острова не разрешается пользоваться автомобилями. Внезапно на меня накатывает страх, пульс учащается, а кожа покрывается холодным потом.

Через брешь в изгороди проскальзываю в поле и пригибаюсь к земле. Свет фар заливает кусты и проносится мимо. Молюсь о том, чтобы меня не заметили.

Потом я слышу, что машина начинает тормозить и останавливается. Наверное, она принадлежит немецким солдатам, поселившимся в Ле Винерс.

Прокрадываюсь обратно в дом, запираю дверь на ночь и чувствую прилив облегчения, по крайней мере, я благополучно добралась до дома. Альфонс сидит в кухне на стуле и усердно вылизывается. Ругаю его себе под нос.

Отношу его наверх к Милли. Ее личико светится.

Но я не могу поверить, что сделала это. Вспоминаю кое-что, о чем всегда твердили растившие меня тетушки: «Вивьен, ты слишком доверчива. Не следует позволять людям вытирать о себя ноги. Не следует быть такой тряпкой… Твоя мягкосердечность однажды доведет тебя до беды».

Думаю, что, пожалуй, они были правы. Я вела себя глупо и безответственно, подвергая себя такому риску из-за кота, просто потому, что Милли немного огорчилась.

* * *

Во время завтрака, делая себе кофе, опрокидываю молочник. Должно быть, от беспокойства я становлюсь неуклюжей. Стоя на коленях вытираю разлитое с кухонного пола, когда раздается скрип сапог по гравию, а затем быстрый стук в дверь.

Это один из мужчин из Ле Винерс, худощавый и смуглый, с плоским лицом. Его форма, его близость мгновенно заставляют меня испугаться.

К страху примешивается чувство неловкости от того, что на мне передник, в руках полотенце, что он может рассмотреть мою кухню, которая выглядит неряшливо из-за мокрого белья, висящего на перекладине перед плитой. Во мне зарождается ощущение, что я позволяю ему увидеть слишком многое.

— Доброе утро, — говорит он. Его английский четкий и выверенный. Я вижу, что он замечает мой передник и молочную лужу на полу. — Боюсь, я пришел в неподходящее время.

Я уже готова сказать: «Все хорошо» — машинальный ответ на его признание. Но не все хорошо. Все не хорошо. Я прикусываю язык, не давая себе говорить.

Он протягивает руку. Это меня поражает. Думаю о том, как они бомбили гавань, когда все наши солдаты ушли, как стреляли по грузовикам, чтобы взорвать бензобаки, когда под ними прятались люди; вспоминаю тело Фрэнка, обгоревшее и истекающее кровью. Я качаю головой, убираю руки в карманы. Не могу поверить, что он считал, будто я захочу пожать ему руку.

Он опускает руку, слегка пожимая плечами.

— Капитан Макс Рихтер, — говорит он.

Внезапно меня охватывает страх. Он пришел, потому что я выходила на улицу во время комендантского часа. Он меня видел. У меня пересыхает во рту, язык прилипает к небу.

Легким требовательным жестом он показывает, что желает узнать мое имя.

— Миссис де ла Маре, — представляюсь я.

Он ждет продолжения, вопросительно заглядывая поверх моего плеча в дом.

— Мы живем здесь вчетвером: я, мои дочери и моя свекровь, — отвечаю я на его незаданный вопрос.

От входной двери можно заглянуть в гостиную. Я замечаю, что он смотрит в ту сторону и оборачиваюсь. Эвелин сидит в кресле и все видит. Он наклоняет голову, приветствуя ее. Она отвечает ему острым, как рыболовный крючок, взглядом, а потом опускает глаза.

— А ваш муж? — спрашивает он.

— Мой муж в армии.

Он кивает.

— Мы теперь будем вашими соседями, миссис де ла Маре.

— Да.

— И… думаю, вы знаете правила.

При этих словах на его лице появляется жесткое выражение, рот становится тонким, как порез от бритвы. Я понимаю, что мне бы хотелось, чтобы пришел другой офицер, тот, который со шрамом. Думаю, что, возможно, он был бы менее строгим, чем этот человек, и менее корректным и отчужденным.

— Да, — говорю я.

— Вы знаете про комендантский час.

— Да.

Сердце несется вскачь. Я представляю, как меня забирают и сажают в тюрьму. А мои дети? Что станет с моими детьми? Я все еще держу руки в карманах. Впиваюсь ногтями в ладони, пытаясь унять дрожь.

— Мы надеемся на спокойную жизнь… для всех нас.

— Мы тоже. Конечно.

Мой голос слишком тонкий и напряженный. Я похожа на наивную девушку.

— Не ставьте нас в трудное положение, — говорит он.

— Мы не станем, — отвечаю я.

Его холодный и довольно циничный взгляд останавливается на мне. Что-то в нем говорит, что он видел меня на дороге.