Жена смотрителя зоопарка - [31]

Затем, 12 октября 1940 года, нацисты приказали всем евреям Варшавы покинуть свои дома и согнали их в район на севере города, который был весьма удобно расположен между Главным железнодорожным вокзалом, Саксонским садом и Гданьским вокзалом. Как правило, немецкие солдаты окружали дома и давали людям полчаса, чтобы освободить квартиры, оставив все, кроме некоторых личных вещей. Вместе с евреями, которых согнали из окрестных деревень, четыреста тысяч человек были перемещены по этому приказу на территорию, составлявшую пять процентов города, примерно пятнадцать на двадцать кварталов, клочок земли размером с нью-йоркский Центральный парк, где от одного только шума, «постоянного звенящего гомона»[34], как писал один из обитателей гетто, было впору лишиться разума. Этот омут из двадцати семи тысяч квартир, где в среднем на две с половиной маленькие комнатки приходилось по пятнадцать человек, служил основной цели нацистов: уничтожить мораль, ослабить, унизить и сломить волю к сопротивлению.

Еврейские гетто возникали в Европе на протяжении всей истории; отделенные от остального города и презираемые, они тем не менее были полны жизни и открыты для путешественников и торговцев, которые свободно могли проникать на территорию гетто и покидать ее. Варшавское гетто разительно отличалось от них, как вспоминал выживший в гетто Михаэль Мазор: «В Варшаве гетто было не чем иным, как организованной формой смерти, „ящиком смерти“ (Todeskätschen), как назвал его один из немецких часовых, стоявших в воротах… это был город, который немцы считали кладбищем»[35]. Выживали только ловкие и осмотрительные, и никто не отваживался выйти из дома, не узнав прежде «прогноза опасности». Прохожие обновляли его постоянно, обмениваясь новостями на ходу, и «одно лишь упоминание об угрозе, малейший намек могли отправить многотысячную толпу обратно по домам, оставив голыми, пустыми улицы»[36].

Тем не менее биение жизни в гетто сохранялось несмотря ни на что. Норман Дэвис дает краткий обзор ярких черт раннего гетто: «Года два или три в нем было тесно от прохожих, рикш и трамваев с голубой звездой Давида наверху. Были кафе и рестораны, в доме номер сорок находилась „Бесплатная столовая для писателей“, работали развлекательные заведения. В доме двадцать семь по Лесной улице фотопластикон предлагал публике взглянуть на внешний мир, демонстрируя диапозитивы с экзотическими пейзажами Египта, Китая или Калифорнии. Клоун с красным носом стоял на мостовой, убеждая публику купить билетик за шесть грошей. В доме номер два по Лесной улице артистическое кафе предлагало ежедневное кабаре и концерты, обещая таких певиц, как Вера Г. или Марыся А., „соловей гетто“, а также музыкантов вроде Ладисласа С. и Артура Г. В тридцать пятом доме по Лесной улице мюзик-холл „Фемина“ замахнулся на более амбициозные постановки из обширного польского репертуара, в том числе на ревю „Королева чардаша“ и комедию с весьма метким названием „Любовь ищет квартиру“. Все это было отчаянной формой эскапизма. Как кто-то заметил: „Юмор – единственный в гетто способ защиты“». Названия многих хорошо известных улиц гетто внушали картину рая, изобилия и приключений: Садовая улица, Павлинья улица, Свежая улица, Буйная улица, улица Храбрости, Новая Липовая, Драконья, Соляная, Гусиная, Теплая, Сердечная, Веселая.

Поначалу, пока гетто оставалось открытым для входа и выхода, друзья Жабинских из числа евреев считали его чем-то вроде временной колонии для прокаженных или верили, что гитлеровский режим быстро рухнет и восторжествует справедливость, или что они сумеют выжить в этом водовороте, или что «окончательное решение» означает изгнание евреев из Германии и Польши – все, что угодно, только не истребление.

Предпочитая неведомое будущее чудовищному настоящему, большинство евреев делали, что прикажут, но некоторые, не желая быть стадом, выбирали рискованную жизнь, скрываясь в арийской части города. По воспоминаниям Антонины, безрадостной темой для разговоров среди ее друзей смешанного происхождения или супружеских пар, в которых кто-то из супругов был евреем, стал нюрнбергский расистский закон от 15 сентября 1935 года, оговаривавший, какую часть еврейской крови позволительно иметь, чтобы не считаться «опоганенным». Свен Гедин, знаменитый исследователь Великого шелкового пути, человек, оправдывавший нацизм и стоявший рядом с Гитлером на трибуне во время Олимпиады 1936 года, никак не пострадал, хотя один из его прадедов был раввином, и этот факт наверняка был известен внутреннему кругу Гитлера.

Хотя лишь немногие предвидели, что расистские законы в скором времени будут регулировать вопрос жизни и смерти, тем не менее кто-то поспешно принял христианство, а кто-то раздобыл фальшивые документы. Адам и Ванда Энглерт, друзья Жабинских, опасаясь, что нацисты смогут установить частично еврейское происхождение Ванды, пошли на фиктивный развод, вслед за которым произошло незначительное событие, названное «исчезновением Ванды». Но до того как Ванда исчезла, она решила устроить прощальную вечеринку для родных и близких друзей на бывшем оружейном складе в центре города и назначила ее на день летнего солнцестояния.