Жена поэта - [41]

В кур колют антибиотики. Антибиотики разрушают бактериальную флору. Падает иммунитет. Люди болеют. Хорошо это? Плохо. Но что делать? Надо укреплять иммунитет: спорт, секс, положительные эмоции.

Прошло полгода. Михалыч и Марина съездили в отпуск в Израиль. У Марины там жила подруга детства Соня.

Когда Марина вошла в израильскую квартиру Сони в городе Холон, то ей показалось, что за окнами Москва. Та же самая мебель, те же занавески, та же живопись, что в Москве. Соня обставила новое жилище точь-в-точь как старое, московское. Видимо, скучала по прежней жизни.

Соня показала свои фотокарточки, где она снялась рядом с Натальей Гундаревой и Михаилом Козаковым, когда те были живы, разумеется. Эти фотокарточки поднимали ее значимость. Видимо, Соне не хватало значимости. Евреи с амбициями в Израиле не задерживались. Уезжали в Америку. Оставались просто евреи, без амбиций.

Марина и Михалыч объездили Израиль из конца в конец. Страна – маленькая, с кулачок. Из конца в конец – три часа, не больше. Побывали на древних территориях, где раньше стояли Содом и Гоморра. Сейчас там кибуц. Значит, колхоз.

Соня показала соляной столб, в который превратилась жена Лота. Никакая, конечно, не жена, просто кусок соли в форме женской фигуры: короткая шея, широкие бедра, длинная юбка. Похожа на Зину. Когда-то Михалычу все это нравилось. В коренастых женщинах тоже есть свой шарм.

Стоял июль месяц. Жара, как на сковороде.

Холон – город на море, предместье Тель-Авива. Михалыч и Марина ходили купаться и загорать. Марина превратилась в мулатку. На бронзовом лице два голубых глаза. Красиво.

Еда в Израиле лучше, чем в Москве. Овощи и фрукты зреют самостоятельно, без селитры. Куры – кошерные. В них не только ничего не впрыскивают, но даже убивают аккуратно, развернув куриную голову в нужную сторону. Не смешивают мясное и молочное. Видимо, это правильно. А может, правильно только для израильского климата. В Москве холодно, там можно смешивать все и со всем.

По субботам – Шаббат, то есть никто ничего не делает. Не дай бог помирать в субботу, никто не подойдет.

Соня соблюдала все – и кашрут, и Шаббат. Пришлось и Марине с Михалычем подчиниться. Ничего страшного. Две недели можно потерпеть.

Муж Сони, врач Лева, лечил депрессию. Хорошо зарабатывал.

Лева имел внешность, с которой совершенно невозможно жить в России. Логично, что он уехал на историческую родину. В нем была концентрация еврейства, как витамина С в лимоне.

Михалыч по секрету поделился с Мариной своими наблюдениями. Звучало это так: «Жид по веревочке бежит». – «Он умный и обеспечивает», – возразила Марина. А Михалыч был обычный и обеспечивал только зеленью, помидорами и огурцами. На мясо зарабатывала Марина.

Через две недели вернулись в Москву, набравшись солнца и витамина D.

Михалычу Израиль понравился, но жить там он бы не стал. Съездить на экскурсию можно, но жить… Бомбят, жара, дует хамсин – ветер с песком.

В Москве лучше. Четыре времени года. Зимой – на лыжах. Летом – просто пробежка среди зелени, среди деревьев и кустов. Растут себе и никакого капельного орошения.

Марина загорела. Стелила не темную простынь, а белую. Контраст. Белое тело на темном фоне и наоборот: темное на белом.

Михалычу это было все равно, какая разница? Главное – тело. Михалыч изучил тело Марины во всех подробностях. Знал все щели, изгибы и закоулочки.

В молодости этот медовый период заканчивается беременностью, а дальше мужчина и женщина переключаются на ребенка. Ребенок живет, выжирая жизнь родителей, особенно матери. Тут уже не до щелей и закоулочков.

А у Михалыча с Мариной медовой месяц сменялся следующим медовым, и никакого развития. Он уже знал: как она обнимет, что скажет, где вздохнет. Это был театр своего рода, и Михалыч смотрел один и тот же спектакль изо дня в день, из месяца в месяц. Зимой и летом. Приятно? Приятно, кто спорит…

Однажды во время пробежки Михалыч увидел за оградой парка свою дочь Аню. Она вела четырехлетнего Андрюшу в детский сад. Андрюша идти не хотел и орал во все горло. Аня волокла его за руку, ребенок упирался. Аня торопилась, ей некогда было уговаривать и успокаивать. Она стала бить Андрюшу по заднице со зверским лицом. Ее злоба высекала ответную злобу ребенка. Получился комок безобразия: мать лупила, ребенок орал, прохожие оборачивались.

Михалычу захотелось выбежать за ограду, взять Андрюшку на руки и отнести домой, к Зине. А Аня пусть идет на работу и ни о чем не беспокоится. Но впереди бежала Марина и оборачивалась. Куда он пойдет? Она обернется, а его нет. Испарился.

Михалыч побежал дальше, но настроение было испорчено.

Прошел месяц. Все было хорошо. И вдруг среди этого «хорошо» Михалыч ушел от Марины и вернулся домой.

Зина увидела мужа и спросила:

– Ты на время или насовсем?

– Не знаю, – хмуро сказал Михалыч.

– Есть будешь?

– Не знаю…

Зина налила или, как она говорила, насыпала тарелку борща с большим куском мяса. Мясо было розовым от свеклы.

Михалыч поел и ушел на свое прежнее место. Как собака. Лег и заснул. И даже во сне он ощущал глубокий покой, как будто укрылся покоем, как одеялом.

Наступила новая зима. Андрюшка подрос. В нем прорезался плохой характер. Надо бы наказывать, но жалко. Верещит, как заяц.