Жена пилота - [34]

 Сейчас я не уверена ни в чем, — тяжело вздохнула Кэтрин.

 Незнакомцы оккупировали кухню и «длинную» комнату. Мужчины были в черной форме и темных костюмах. На Рите был вчерашний костюм цвета голубой волны. Грузный мужчина в овальных очках со стальной оправой, с волосами, блестевшими и лоснившимися от переизбытка геля, подошел к Кэтрин. Воротник его рубашки, как отметила про себя женщина, глубоко впился в кожу, а лицо имело нездоровый румянец. Раскачивающаяся походка мужчины отличалась той неповоротливостью, которая присуща большинству страдающих ожирением людей. Особое впечатление производил танцующий из стороны в сторону живот.

 Миссис Лайонз, — протягивая руку для рукопожатия, сказал толстяк. — Меня зовут Дик Сомерс.

 Кэтрин позволила мужчине пожать ей руку. Рукопожатие было слабым, а кожа — влажной.

 Зазвонил телефон. Роберт Харт не двинулся с места, и Кэтрин была очень благодарна ему за это. Она сейчас нуждалась в нем.

 Откуда вы? — спросила женщина.

 Я следователь из отдела безопасности. Первым делом спешу заверить вас, от своего лица и от лица моих коллег, что все мы глубоко сожалеем о постигшей вас утрате.

 До слуха Кэтрин долетало приглушенное бормотание диктора из стоявшего в соседней комнате телевизора.

 Спасибо.

 Я знаю, что это невосполнимая потеря для вас и вашей дочери, — сказал Сомерс.

 При слове «дочери» Кэтрин передернуло. Это не осталось незамеченным.

 Однако я обязан задать вам несколько вопросов, — продолжал толстяк.

 На столах в кухне стояли одноразовые пластиковые стаканчики из-под кофе и две яркие розовые коробочки с пончиками «Данкинг Донате».

 Кэтрин страстно захотелось пончика, обыкновенного пончика, который можно окунуть в чашку с горячим, дымящимся кофе, а затем отправить сладковатое тесто себе в рот. Как-никак она не ела уже более полутора суток.

 Мой коллега Генри Бойд, — сказал Сомерс, представляя вдове молодого светловолосого мужчину с усами.

 Кэтрин пожала протянутую руку.

 Затем ей представили четырех человек, облаченных в летную форму авиакомпании «Вижен»: золоченые пуговицы и галуны, зажатые в руках фуражки. Такую же униформу носил ее покойный муж. От волнения у Кэтрин перехватило дыхание. Она пропустила мимо ушей обрушившийся на нее поток соболезнований, прекрасно понимая, что они лишены искренности, что люди, приехавшие в ее дом, собрались здесь не за тем, чтобы горевать о постигшей ее утрате.

 Мужчина с волосами цвета металлической стружки сделал шаг вперед и представился:

 Миссис Лайонз! Я старший пилот Билл Тирни. Мы вчера разговаривали по телефону.

 Да.

 Разрешите мне еще раз выразить, от своего лица и от лица всех сотрудников авиакомпании, наше глубокое сожаление по поводу гибели вашего мужа. Он был прекрасным пилотом, одним из лучших.

 Спасибо.

 Слова «глубокое сожаление» и «разрешите мне выразить» повисли в воздухе кухни подобно облаку табачного дыма. Кэтрин раздражали эти шаблонные соболезнования, похожие друг на друга, как десятидолларовые купюры в пачке. Почему люди пользуются заученными формулировками? Разве нельзя выражать соболезнования искреннее, отойдя от шаблона? Перед ее мысленным взором предстала картина: старший пилот стоит у зеркала в туалете своего офиса и репетирует речь; он волнуется, так как это первая катастрофа такого масштаба, обрушившаяся на «Вижен».

 Расскажите мне, пожалуйста, содержание пленки «черного ящика», — попросила старшего пилота Кэтрин.

 Тирни поджал губы и отрицательно покачал головой.

 Никакой информации касательно аудиозаписи пока что официально не обнародовано, — сделав шаг вперед, заявил Сомерс.

 Я это прекрасно понимаю, — поворачивая голову к следователю, сказала Кэтрин. — Но вы ведь знаете, что на пленке? Так ведь?

 Нет. Я ничего не знаю, — ответил тот, стараясь не смотреть ей в глаза.

 Кэтрин стояла посреди кухни у всех на виду, облаченная в свою зимнюю одежду — сапоги, теплую куртку и джинсы. Тяготясь обращенным на нее всеобщим вниманием, женщина чувствовала себя не в своей тарелке, так, словно допустила ужасную бестактность.

 У одной из машин не заперта дверца, — указывая в окно на подъездную дорожку, произнесла она.

 Давайте пройдем в гостиную, — предложил Сомерс.

 Чувствуя себя чужой в собственном доме, Кэтрин прошла в «длинную» комнату. Мужчины расселись первыми, и единственным свободным местом, оставленным для нее, было огромное кресло Джека, повернутое так, чтобы струящийся из высоких окон свет мешал женщине видеть лица собравшихся. Утонув в пышной обивке, Кэтрин почувствовала себя маленькой и жалкой.

 Кто-то выключил телевизор.

 Я задам вам пару вопросов, — засунув руки в карманы брюк, сказал Сомерс. — Это не займет много времени. Расскажите нам, пожалуйста, как ваш муж вел себя в воскресенье перед отъездом в аэропорт.

 Никто не достал из портфеля магнитофон. Никто не собирался стенографировать то, что она им скажет. Это не могло быть настоящим допросом… Или все-таки могло?

 Нечего рассказывать, — сказала Кэтрин. — Все было, как всегда. Часа в четыре после полудня Джек принял душ, переоделся в форму, спустился вниз, почистил туфли…