Жена Петра Великого. Наша первая Императрица - [14]
Впрочем, успехам Йохана на службе немало способствовал старший брат Кристиан, который также служил в Уппландском драгунском, в той же самой роте, и выслужился в плутонговые[4] командиры. С первых дней старший брат, по собственному выражению, «приглядывал за малышом». Кроме всего прочего, Кристиан обучал Йохана довольно своеобразным драгунским доблестям — и то и дело совал ему в рот длинную трубку. Йохан поначалу захлебывался дымом, но честно курил, надеясь снискать одобрение Кристиана. Тот небрежно похлопывал «мальчонку» по плечу и ссылался на старую поговорку: «Нет в мире солдата, чтоб не курил трубки и не пил пива». Брат был большим поклонником этих невинных солдатских утех. Зато, что касалось третьей утехи — продажной любви дешевых лагерных шлюшек, во множестве следовавших за армией, Кристиан был непреклонен. Когда Йохан однажды из любопытства увязался за двумя старшими товарищами, со смехом и грязными шуточками направлявшимися к известной обозной «розе» сомнительной свежести, Кристиан резко и зло одернул его:
— Даже не думай, глупый щенок! Солдатская жизнь — грязное дело, но пыль дорог и пороховая копоть, кровавые пятна и разводы пота не пачкают нашей чести. А блуд — пачкает! Заруби это на своем сопливом носу, пока он не провалился, как у покойника, от дурной болезни.
Йохан покорно повиновался, однако молодая кровь бурлила в молодом теле, и он осмелился спросить у грозного, как сам Марс, брата:
— Кристиан, так что же, нам совсем обходиться без любви, как это делает наш добрый король?
— Любовь — всего лишь короткий отдых воина, — выкрутив длинный ус, отчеканил Кристиан фразу, некогда при схожих обстоятельствах сказанную кем-то из ветеранов ему самому. — Не родилась еще та красотка, чей нежный взгляд сравнится с одобрительным кивком нашего короля! Не можешь жить без сладкого — соблазни на постое молоденькую поселяночку или глупую дочку какого-нибудь толстопузого горожанина. Но упаси тебя Бог, малыш, чтобы хоть одна из них заняла твое сердце дальше аванпостов. Не возбраняется, снимаясь с квартиры, прихватить с собой парочку разбитых женских сердец, но не смей оставлять бабам свое: пропадешь!
Йохан привык во всем соглашаться с Кристианом. Однако теперь он смело мог сказать: во всем, кроме женщин. В тот вечер они здорово поспорили, сидя у бивуачного костра.
— Нечестно обманывать бедных девушек и заставлять их плакать, а самому так вот пускать из носу дым кольцами! — горячо заявил Йохан. — Не ты ли сам твердил мне: солдат никогда не обещает того, что не может сделать?
— Да, но это когда дело идет о службе или о товарищах! — парировал Кристиан. — Обмануть бабу — все равно что обмануть неприятеля. Это военная хитрость, это — почетно!
— Только не для меня, — исполнился решимости младший брат. — Раз уж грешно иметь дело со шлюхами, то я клянусь, что никогда не возьму ни одной честной девчонки обманом или хитростью.
— Значит, так, останешься девственником до седых волос! — захохотал Кристиан, но осекся, увидев гневно сжатые кулаки «братишки».
— Ладно, ладно, поступай как знаешь, — поспешил он утешить Йохана, которого, несмотря на свои напускные жесткость и ехидство, очень любил. — Только, помяни мое слово, наплачешься ты тогда в жизни от баб… А они — от тебя, несмотря на все твои благородные глупости!
Храброе и свободолюбивое сердце билось в груди Йохана, но, наверное, слишком мягкое для холостой солдатской доли. Волновали это сердце и ясные девичьи глазки, и приятные округлости женского тела, и мечты о романтической любви. Еще в родном Уппланде он был очарован дочкой пастора Бьорка — белокурой и голубоглазой Анной. Однако преподобный строго следил за дочкой, и Йохану не удалось даже сорвать с ее розовых уст невинный поцелуй… Правда, потом, когда он уезжал из усадьбы, Анна шла за ним до замшелых рунических камней и смотрела совсем по-другому, чем раньше, — печально и ласково. Сначала Йохан думал о ней — примерно месяц, но потом позабыл. Анна же долго грустила и хранила между страницами Библии сорванный для нее Йоханом полевой цветок… Но столько было вокруг событий кровавых и страшных, таких далеких от безмятежного отрочества, что забылись и ее лазоревые глазки, и перепалки с вечно пьяным и раздраженным отцом, и мягкие укоры матери, и беззаботное щебетанье сестер.
Шла война, ставшая для шведской армии привычным состоянием еще со времен победительного «северного льва», защитника протестантской веры Густава Адольфа. Новый юный шведский Марс, стремительный Карл XII, сначала мощным ударом с моря вышиб из войны давних недругов — датчан, потом повернулся против другого врага — саксонского курфюрста Августа Сильного, обрушился на избравшую его королем Польшу, да так и носился со своими полками по северо-восточной Европе, не зная ни покоя, ни отдыха. Под Нарвой он застал врасплох и жестоко разгромил своего самого необычного врага — царя московитов Петра. Московит слыл опасным чудаком — для Европы, безжалостным властелином — для своих подданных. По слухам, он тоже походил на Марса, но смахивал одновременно и на Нептуна. Говорили, Петр строил большие корабли, о которых прежде в его далекой и равнинной стране не помышляли, и рвался на Балтику. Однако на Нарве шведский лев пустил русскому медведю кровь, да так, что Петр спасся от баталии бегством, а его растрепанное войско уходило по капитуляции, оставив победителям всю свою многочисленную артиллерию и двести с лишним знамен.
