Жена, любовница, подруга... - [26]

– Но ты же не был настолько пьян, чтобы не позвонить самому? – Впервые Татьяна допрашивала мужа с пристрастием, не опасаясь правды. – Ты был у Ларисы? Признайся, не юли!

– У Ларисы? С какой стати? Не знаю, чем тебе поклясться, Таня: я не видел ее с того дня, как она была у нас на твоем юбилее.

– Глупая я, глупая! Это все мама… – Татьяна с облегчением посмотрела на мужа и почувствовала, что на глаза ее навернулись слезы. Она сняла очки и уткнула голову в ладони. – Если бы ты знал, как мы с ней испереживались за тебя! Куда только не обращались! А с тобой, как всегда, случилось нечто невероятное. И все же почему ты не позвонил? Даже если мобильник разрядился, ты же не в лесу был, а вытрезвлялся в приличном месте, мог найти телефон, обозначиться, чтобы мы не волновались. И как тебя только угораздило попасть в этот вытрезвитель? Повздорил с кем-нибудь? Хорошо еще, что не в ментовку забрали!

Дмитрий коснулся плеча жены, помог ей подняться с табуретки, и они направились в комнату. Татьяна, приученная матерью, не забыла выключить свет в прихожей.

Мимоходом взглянув на себя в затененное зеркало, Дмитрий некстати вспомнил о минувшей ночи: бесконечная прогулка вдоль завьюженной Фонтанки, какие-то мысли о бесцельности своего существования, невероятная встреча с Никой. О чем они с ней разговаривали? Вроде ни о чем, но было ощущение волшебного родства душ. Будто они и не беседовали вовсе, а бездумно парили в невесомости.

Но теперь все казалось фантастическим сном.

* * *

И для Ники первый день нового года не ограничился одним сюрпризом. Вечером, едва ее квартиру покинул Дмитрий, раздался телефонный звонок. Голос в трубке был незнаком, и Ника не сразу поняла, о чем речь. Звонили из больницы и просили приехать, поскольку у них в тяжелом состоянии находится иностранец арабского происхождения Халим. У него в кармане дубленки помимо личных документов обнаружили визитки сотрудников «Этажстроя», в том числе и ее карточку. И звонят ей, полагая, что женщина охотнее мужчин проявит милосердие. Нике сообщили, что на Халима на улице было совершено бандитское нападение. Его избили до полусмерти подростки. На счастье, район патрулировал милицейский наряд, и, увидев машину, хулиганы кинулись врассыпную. Халима, потерявшего сознание, доставили в дежурную больницу. Сейчас пострадавший находится в реанимации, но к следующему утру его должны перевести в обычную палату, а Нику просят приехать для точного установления личности пострадавшего, поскольку лицо его покалечено до неузнаваемости.

На следующий день Ника поехала в больницу. И хотя лицо Халима являло собой фиолетово-пурпурный кровоподтек, она узнала архитектора по глазам. Он был уже в сознании, и легкое облачко радости колыхнулось в его взгляде, когда Ника вошла в палату.

Все длинные зимние каникулы Ника не отходила от постели Халима. Отпаивала заморского гостя куриным бульоном, подкармливала красной икрой. И архитектор медленно пошел на поправку. Эти дни и ночи Никиного бдения у изголовья постели Халима растопили между ними лед непонимания. Халим торопил часы и с нетерпением поглядывал на дверь палаты, если Ника задерживалась. Кроме нее, у Халима не было в Петербурге близких людей.

Постепенно она вытянула из него, как все случилось. Посадив женщин в такси в новогоднюю ночь, он решил прогуляться в одиночестве по Невскому проспекту. Добрел до ярко освещенного памятника императрице Екатерине II и повернул обратно. Но был настолько беспечен, что надумал идти назад параллельной Невскому улицей. Едва он свернул на чистую, аккуратную Караванную улочку, как из подворотни выскочили подростки и всем скопом накинулись на него. Последнее, что он слышал, – «Россия для русских!», потом потерял сознание.

После выписки из больницы Халим не мог вернуться в гостиницу, поскольку был очень слаб. А Ника за две недели ухода за больным настолько близко к сердцу приняла его беду, что предложила ему поселиться у себя в квартире. Арабский архитектор оставался у нее вплоть до окончательного выздоровления, и естественным ходом их отношения завершились близостью.

* * *

Халим и Ника уже жили одной семьей, не афишируя свои отношения на работе, а в «Этажстрое» продолжали циркулировать слухи о ее связи с генеральным директором. Достигли они и самой Ники. Ей было неприятно это слышать, но не встанешь же посреди коридора, чтобы объявить всем, что это неправда, что Герман Леонидович просто по-отечески опекает ее. Оправдаться ей хотелось только перед Татьяной. И потому, что конструктор представлялась Нике образцом порядочности, и потому, что Ника надеялась, что Татьяна положит конец нелепице. Татьяна и Ника давно уже не обедали вместе, и поймать удобный момент для разговора Нике оказалось нелегко. Но однажды, на лестничной площадке, разговор все же состоялся.

– Татьяна Сергеевна, – обратилась Ника.

– Не надо Сергеевны! Я не так стара, как ты думаешь.

– Таня, я хотела сказать вам, что между мною и директором ничего нет, вопреки сплетням.

– Почему ты мне вдруг сообщаешь об этом? – Татьяна с подозрением взглянула на малоприятную ей сотрудницу. – Мне нет дела до твоей личной жизни.