Жена ловеласа - [33]

У Джеффри, стоявшего во главе стола с бутылкой в руках, был обескураженный вид. Мэгги ощутила себя инженю, укравшей лучшую реплику знаменитого красавца актера, любимца публики.

— Да, конечно же, он друг семьи Фэрчайлд, — пояснила Камилла.

— Ну… на самом деле мы познакомились в ресторане.

— В ресторане?!

— Да, мы пили его вино, а он сидел за соседним столиком и поинтересовался, понравилось ли оно нам.

Слово «мы» явно озадачило Камиллу.

— Вероятно, это было довольно бесцеремонно с его стороны, — заметила она.

— О, вы просто не знаете Люка, — внезапно оживилась Мэгги. — Он принадлежит к тому типу людей, которых условности не волнуют. Он как… — она запнулась в поисках подходящей метафоры, — как природная стихия! — И удивленно подумала, с чего это вдруг она с такой уверенностью рассуждает о человеке, которого едва знает. Что-то она слишком рисуется.

— Понятно, — равнодушно ответила Камилла. — Что ж, пора подавать пудинг.

Мэгги отхлебнула еще вина и повернулась к доктору Стерну:

— Вы работали врачом в Нью-Йорке?

— О нет, — отвечал он. — У меня есть медицинское образование, но на Манхэттене у меня была практика психоаналитика.

— Надеюсь, после жизни в мировом деловом центре вам здесь не слишком скучно? — Мэгги начала раздражаться.

— О нет, уверяю вас — для человека моей профессии и здесь полно интересного. — Доктор Стерн посмотрел на нее так, будто гипнотизировал.

Она запаниковала.

— Я, конечно, мало что в этом смыслю… Но все-таки, по моему мнению, в этой части света люди знают и другие способы решения своих проблем.

— Ну надо же, — неторопливо произнес доктор. — И какие же? Назовите.

— Например, вкусная еда, — Мэгги покосилась на яблочный пирог, — хорошее вино, — она с бунтарским видом осушила свой бокал, — и любовь…

Камилла с Джеффри быстро переглянулись.

— Все это лишь болеутоляющие средства, приносящие временное облегчение, моя дорогая леди.

— Тем не менее, раз уж вы все равно здесь, я бы порекомендовала вам их попробовать, — вызывающе заявила она.

— Пойдемте пить кофе в гостиную, — поднявшись, предложила Камилла.

* * *

Провожая Мэгги в спальню, Камилла готовилась утешать и выражать соболезнования.

— В этот раз я приготовила тебе другую комнату, — с улыбкой сообщила она гостье, явно желая поставить себе в заслугу свой безупречный такт. — Тебе хоть немного лучше? — добавила она, похлопав ладонью по покрывалу из прованского хлопка.

Мэгги изо всех сил старалась вернуться к роли безутешной вдовы, но чувствовала, что ее игра неубедительна.

— Знаешь, — сказала она, — мне кажется, всю горечь утраты мне придется ощутить по возвращении в Лондон. Возможно, поэтому я и продолжаю путешествовать по Европе…

— Да, вероятно, все дело в этом, — неохотно согласилась Камилла.

— Ты очень добра, но не нужно так беспокоиться обо мне. — Мэгги тщетно пыталась скрыть раздражение. — Со мной все будет в порядке. Правда.

Камилла поджала губы.

— Знаешь, мы были очень привязаны к Джереми. Они с Джеффри давно дружили.

— Да, конечно, я знаю. Все это так печально. — Мэгги действительно было очень грустно. Хоть одна фраза, слетевшая с ее губ, оказалась искренней.

Той ночью ей приснилось, будто она опять сидит в ресторане «У друга Луи» с Золтаном и уплетает розовый ломоть гусиной печенки. Открылась дверь, вошли Камилла с Джеффри и уселись за другой столик. Потом появился доктор Франклин Стерн в образе повара: на нем был длинный белый передник, а в руках — поднос с пышными оладьями.

— Я бы не отказалась от «Мармайта»,[97] — произнесла Камилла, осуждающе посматривая на Мэгги с Золтаном.

Доктор Стерн вернулся с большой банкой «Мармайта». А потом с кухни донеслось «Боже, храни королеву…» — и все, кроме венгра, поднялись с мест. Пытаясь заставить Золтана встать, Мэгги проснулась и увидела склонившуюся над ней Камиллу с подносом. Она принесла утренний чай.

Позже, отъезжая с Золтаном на автомобиле, Мэгги обернулась помахать на прощание хозяевам, с чопорным видом стоявшим у дома, опутанного вьющимися растениями, и ощутила невыразимое облегчение. Новая Мэгги, каким-то непостижимым образом умудрившаяся всего за несколько недель после кончины Джереми стать изгоем в обществе дипломатов, видела вчерашние события в комическом свете. «И как это я раньше не замечала, какие они все ханжи и зануды?» — подумала она.

Покосившись на Золтана, Мэгги в первый раз увидела в нем мужчину. Подобные мысли очень редко приходили ей в голову во время замужества — настолько она вжилась в роль супруги. Когда же, несмотря на неприступную колючую изгородь, которой себя окружила, Мэгги все же испытывала смутную симпатию к другому мужчине, это влечение отвергалось как неподобающее и безжалостно выбрасывалось из головы. Один только Жильберто сумел нарушить незыблемый ход вещей и приоткрыть крышку банки с вареньем из крыжовника. Теперь Мэгги подумала, что Золтан был бы вполне интересным мужчиной, если бы сбрил свои нелепые усы.

На его лице проступала сероватая бледность, присущая, по мнению Мэгги, всем жителям Восточной Европы. Впрочем, мать внушала ей, что здоровый загар вульгарен. Джереми был белокожим, и мама любила хвалиться перед подругами утонченной конституцией своего зятя. А в жилистой, худощавой фигуре Золтана чувствовалась жестковатая мужественность, отнюдь не казавшаяся Мэгги отталкивающей. С другой стороны, как глупо было со стороны Камиллы и Джеффри предполагать, будто у них роман! Джереми пришел бы в ужас при одной мысли об этом; подобное было бы самым худшим из возможных вариантов предательства. Просто Мэгги была благодарна Золтану зато, что он стоял между ней и пропастью, разверзшейся у ее ног после смерти мужа. Рядом с венгром Мэгги чувствовала себя увереннее. Между тем их грядущие приключения в Риме были, как внушал ей ужасный доктор Стерн, обезболивающим средством, призванным отдалить неизбежный возврат К ее прежнему «я» и встречу с весьма неопределенным будущим.