Жена лекаря Сэйсю Ханаоки - [31]

– Смотри! У него получается!

Подброшенный в воздух кот извернулся, замяукал, но приземлился удачно. Ничего особенного в этом представлении не было, любой кот на такое способен. Но Мафуцу три дня проспал в углу под действием лекарств, так же как и Бяку-сэн, который давным-давно упал с низкой энгавы и разбился. Каэ была тронута до глубины души этим явным свидетельством того, что продолжающиеся уже более десяти лет опыты Сэйсю с обезболивающими снадобьями близятся к завершению.

Когда Оцуги и Корику вышли из дому, Сэйсю повторил представление, подбросив кота высоко в воздух.

– Мафуцу – очень подходящая кличка. Вы знаете, что Хуа Ту проводил свои многочисленные операции, пользуясь «водой забвения», снадобьем, которому дал название «мафуцу»? – спросил он мать.

– Это большой успех. Мои поздравления! Отец остался бы очень доволен, будь он сегодня с нами. – Голос Оцуги дрогнул.

– Ну, это всего лишь кот, так что ни о каком большом успехе говорить пока не приходится. Между кошками и людьми большая разница. Если бы я дал такую же дозу снадобья человеку, оно вряд ли подействовало бы. На самом деле я понятия не имею, сколько лекарства требуется человеку, чтобы усыпить его и при этом избежать трагических последствий. Вот какой вопрос мне придется теперь решать. – На лицо его набежала тень. Скорее всего, лекарь задумался о том, каким образом можно поставить опыт на человеке.

Мудрая мать прочла мысли сына, бросила взгляд в сторону сияющей невестки, нахмурилась и вернулась обратно в дом.

Подобное выражение неудовольствия в разгар всеобщего ликования показалось Каэ необъяснимым. И хотя она давно научилась не ставить под вопрос поведение Оцуги, этот поступок свекрови обеспокоил ее. «Ну почему она не может просто порадоваться?» – спрашивала себя Каэ.

Загадка вскоре разрешилась. Однажды вечером, когда Каэ помогала мужу раздеться, фу сума в их спальне раздвинулись и неслышно вошла Оцуги. Час был уже довольно поздний, и супружеская пара готовилась к близости. Смущенная Каэ замерла на месте, у нее появилось такое чувство, будто ее поймали на месте преступления. Но Оцуги не обратила на невестку никакого внимания, она просто села перед Сэйсю и завела беседу в своей неподражаемой категоричной манере.

– Прошу вас, Умпэй-сан, выслушайте меня. Я много думала, прежде чем заговорить с вами об этом.

– Что такое, матушка?

– Сегодня я ходила на могилу вашего отца и поделилась с ним своими мыслями. И мне показалось, что он ответил. Если бы он был жив, непременно поступил бы так же.

– О чем вы толкуете?

– Позвольте мне испытать на себе ваше обезболивающее снадобье.

Каэ судорожно вдохнула, поглядев сначала на Оцуги, потом на мужа. Через секунду Сэйсю расхохотался, ясно давая понять, что отвергает эту идею.

– Вы меня поражаете, матушка. Что за предложение, да еще среди ночи! Умоляю вас, выбросьте это из головы и идите спать.

– Нет, – решительно заявила Оцуги. – Все близкие вам люди, за исключением самых глупых, понимают, что исследования можно будет считать завершенными только после того, как вы испробуете снадобье на человеке. Я ваша мать, я дала вам жизнь, так что я лучше других разбираюсь в ваших нуждах.

Слова хлестнули, словно плетка. «За исключением самых глупых…» – откровенный намек на нее, на Каэ. «Я ваша мать, я дала вам жизнь, так что я лучше других разбираюсь в ваших нуждах» – еще один пример того, что Оцуги намеревается отстоять свою главенствующую роль в судьбе Сэйсю.

– О нет! Я давно уже решила предложить себя. Прошу вас, господин, испробуйте снадобье на мне! – Заявление Каэ стало полной неожиданностью не только для мужа и свекрови, но, похоже, и для нее самой.

– Чушь! – холодно осадила ее Оцуги. – Как я буду глядеть людям в глаза, если что-то случится с моей дорогой невесткой? Нет, ты мне ничем не обязана. И не вмешивайся. Продолжай заботиться о себе и о благоденствии семьи.

– Как вы можете такое говорить! Это я, ваша невестка, не смогу смотреть людям в глаза, если позволю вам, моей дорогой свекрови, принять лекарство. Разве я буду после этого счастлива? Нет, что бы ни случилось, я возьму ответственность на себя.

– Нет и нет. Мне уже немного осталось. Я пережила своего мужа. Мне не о чем жалеть. После смерти Окацу мне хотелось уйти вслед за ней, потому что никакой радости будущее уже не сулило. Дети мои выросли. У Умпэя отличная жена. Теперь я предпочла бы лечь рядом с мужем в могилу, вместо того чтобы прозябать в доме, которым заправляет юное поколение. Если мое тело пригодится сыну, благодарность моя не будет знать пределов. А перед тобой стоит важная задача, тебе еще предстоит произвести на свет наследника рода. До тех пор о твоем теле надлежит заботиться и оберегать его.

Любой не имеющий представления об их вражде человек счел бы этот диалог воплощением благородства. Но умные речи Оцуги не могли сбить Каэ с толку. Какая ирония заключалась в словах «дорогая невестка»! Упоминание о необходимости «произвести на свет наследника» было не чем иным, как очередным выпадом в сторону Каэ, – свекровь попрекала ее тем, что она родила девочку. И после десяти лет брака никаких намеков на беременность больше не было. «Прекрасно понимая, что это мое больное место, Оцуги ударила по нему нарочно», – решила впавшая в отчаяние Каэ.