Жена изменника - [6]

По крыше застучало сильнее — утренний дождь перешел в град. Ночь обещает быть очень холодной, подумала Марта, а особенно для того, кому не придется спать в доме.

— Послушай меня, — сказала Марта, обращаясь к Пейшенс, но при этом не сводя тяжелого взгляда с Джона. — Кому-то надо остаться на ночь в хлеву, иначе утром мы найдем там одни перышки.

Тут Джон уже полностью очнулся от приятной дремоты и поднял голову, бросив быстрый взгляд на Томаса, который сидел неподалеку и медленно точил мотыгу. Оселок время от времени издавал сильный скрежет, и Марте показалось, хотя полной уверенности у нее не было, что валлиец отмечает каждую ее фразу намеренно долгим, режущим слух звуком.

— Но на дворе так холодно, — неуверенно отозвалась Пейшенс. — И Даниэль никогда не заставляет работников спать в хлеву до первого апреля...

Марте потребовалась еще четверть часа, чтобы запугать кузину волками и добиться желаемого результата. Она напирала на то, что Даниэль крайне огорчится, потеряв своих прекрасных кур из-за небрежения супруги, и притом к их дому найдут дорогу страшные лесные хищники, а это грозит опасностью детям, и все в том же духе. Пейшенс, слабо возражая, ушла наконец в спальню, прихватив с собою и детей. Марта осталась наедине с мужчинами и только теперь с торжествующим видом повернулась к Джону и указала ему на дверь.

Джон, словно с мешком камней на спине, поплелся к выходу и стал медленно натягивать пальто, то и дело вздыхая и надеясь на заступничество Томаса. Но Томас молчал. Тихо отложив оселок, он отправился в теплую постель, а через некоторое время и Джон проследовал за ним в пристройку с жалобами на свое невезение. Его голос, приглушенный, но сердитый, был хорошо слышен в общей комнате:

— Чертова ведьма! Послать человека в хлев, как собаку... Утром я ей покажу!

Тихо скрипнули веревки — это Томас улегся своим огромным телом на кровать.

— Оставь ее в покое, Джон, — посоветовал он, — не то она тебя по миру пустит.

Марта подошла к сундуку с бельем и вытащила из него самое тонкое стеганое одеяло. Подождала, пока Джон выйдет из комнатенки, и, протянув ему одеяло, с самым добродушным видом сказала:

— Тебе пригодится, в хлеву ведь холодно. — Потом отворила дверь и, когда Джон ступил под хлещущий дождь, добавила: — В следующий раз подумаешь, прежде чем надо мной смеяться.

Марта закрыла дверь на засов. На ее губах появилась улыбка, когда она представила себе, как униженный Джон, ругаясь, забирается в ясли, а хлев наполняется квохтаньем кур и ржанием лошадей, вторящих его обиженному ворчанию.

Марта подняла весь дом еще до рассвета — нужно было начинать стирку. Она отправила Томаса в хлев за Джоном, и тот явился к столу угрюмый и молчаливый. В его волосах и одежде застряла солома. Все ели с удовольствием, и только Пейшенс сидела как квашня, бездумно ковыряя хлеб, замоченный в молоке. Один локон упал, подобно развязавшейся ленте, ей на лицо, а ее бледная кожа приобрела зеленоватый оттенок.

Марта потерла ногтем порванный шов на чулке, который чинила, и задумалась, хватит ли у Пейшенс сил подновить некоторые растрепавшиеся воротники и манжеты. Тревожная мысль, посетившая Марту во время работы, стала заметна в ее взгляде. Всем повивальным бабкам известно, что если при беременности мать постоянно недомогает, значит, младенец родится здоровым, ибо развивающееся дате забирает все соки матери. Но от этой беременной женщины исходил какой-то нездоровый запах, какой бывает у замоченных дрожжей. И Марта встревожилась. Нужно не забыть собрать мочу кузины и понюхать, нет ли в ней каких-нибудь вредных примесей. Марта часто помогала при трудных, болезненных, иногда тяжелейших родах, но ей еще ни разу не пришлось потерять ребенка. Она переняла от других, старших и более опытных повитух знания, накопленные многими поколениями. Умела смотреть, нюхать, щупать, знала весь жертвенный ритуал появления человека на свет, когда новорожденного надо вырвать из ревностной и цепкой божьей хватки и положить на окровавленную, сработанную родительскими руками кровать. Младенцы у нее всегда выживали, но три роженицы упокоились в земле. Двух из них покрыли тканью, изначально предназначавшейся для украшения детской колыбели. Выйдя во двор, Марта подставила лицо утреннему солнышку и, закрыв глаза, почувствовала, что от теплых лучей кровь так и прилила к щекам. Ледяной дождь со снегом прошел, и тучи, неделями закрывавшие небо, начали таять, превращаясь в серые, пролегающие наискосок полосы. Вскоре Марта почувствовала, как под чепцом кожу стали пощипывать капельки пота, и, развязав ленты, она сняла чепец с головы. Восточный ветер, прохладный и колючий, прилетевший с соленого океана, дул ей в спину, наполняя воздухом передник, как парус, и трепля похожие на тугие веревки пряди ее волос. Она снова медленно открыла глаза, щурясь и моргая от яркого света, и стерла пальцами пот из ямки под шеей. Попыталась выкинуть из головы мрачные мысли о кузине и всей грудью вдохнула соленый воздух.

Длинная тень, упавшая на двор, испугала Марту. Она обернулась и встретилась глазами с ничуть не смутившимся валлийцем. Конечно, он тихонько подкрался к ней и рассматривал, пока она стояла с закрытыми глазами. Позади валлийца маячил Джон. Этот тоже ее разглядывал, но как только заметил угрожающий вид Марты, сразу же отвел взгляд.