Жена иллюзиониста - [7]

– Как же так, а ведь у нас императрица немка? – искренне подивилась Евдокия Осиповна.

– Вы все путаете, – вмешался в разговор Ганя. – Это невеста наследника немка, а императрица, так та из Дании!

И Ганя обвел присутствующих торжествующим взором, гордясь своими познаниями в отечественной истории. Маша в другой раз, может быть, и порадовалась бы за своего ученика, да только теперь ей было не до того, она думала о грозящей разлуке с возлюбленным.

– Ах, Боже мой! Ну, так прежние все были немки! – продолжала упорствовать Евдокия Осиповна.

– Э, тут тонкости высокой политики, тут шире брать надо! Монархические браки – это одно, а интересы Отечества – совсем другое дело! – и Яков Михайлович изготовился прочитать несведущим дамам лекцию, так как частенько проводил время, погрузившись в газетные новости.

– Нет, нет, постой, ради бога! К чему сейчас это! – замахала на мужа руками супруга. – Миша, скажи толком, что за поход?

– Ну что вы, в самом деле, так все всполошились! Обычное дело, служба! В Балтийское море выйдем, Выборгский залив, Транзундский рейд, впрочем, вам это ни к чему. Да и ненадолго, месяц-другой. – Михаил пытался выглядеть бодрым, однако по всему было видно, что его самого гнетет предстоящая разлука. – Ведь что важно для человека, находящегося далеко от дома, среди холодных волн, – чтобы его любили и ждали. Ждали, несмотря ни на что. И тогда через эту любовь ему все будет нипочем!

– Я буду ждать тебя и любить! – прошептала Маша и, не стесняясь присутствующих, бросилась в объятия жениха.

– Вот вам и подарок к именинам! – расстроенно протянула Евдокия Осиповна.

– Как это некстати! – с досадой заметила Елизавета Дмитриевна, подразумевая и Мишину новость, и шкодливую кошку, которая, воспользовавшись всеобщим расстройством, все-таки взобралась к ней на колени и вцепилась когтями в складки платья.

Глава 4

Михаил Яковлевич уже почти три недели находился в море. В первые дни разлуки Маше казалось, что она умрет от тоски. Облегчение приносили лишь письма возлюбленного. Поначалу Колов писал часто, потом письма стали приходить все реже, а теперь уже неделя миновала, а все нет ничего. «Да и откуда им приходить, из пучины морской? Нептун, что ли, в роли почтальона выступит? – утешала себя девушка. – Покуда у берега стояли, вот и удавалось весточку передать, а теперь, видимо, в открытом море, разве что ветер принесет воздушный поцелуй!» Она уже не один раз перечитала каждое из писем, находя между строк все новые, не замеченные ею ранее, признаки любви. Жених не отличался многословием, чувства свои выражал скупо, точно отмеривал по капельке, но как она ценила эти строки, угадывая за ними движения губ, выражение глаз! В ответ она посылала целые оды, пылкие поэмы, не стесняясь своих чувств и не скупясь их изливать на возлюбленного.

И все же как тревожно, что нет никаких вестей. Это неприятное чувство поселилось где-то в желудке и подползало, как тошнота, всякий раз, когда Маша думала о Колове. А думала она о женихе почти постоянно, и неотступная тревога грызла ее изнутри. Маша зачастила в Никольский собор. Пылко молилась Николе Угоднику, покровителю плавающих и путешествующих, прося уберечь ее дорогого Мишеньку от всяческих напастей, ведь в море чего только не бывает. Ее молитва сливалась с молитвой священника, с пением, разносившимся под величественными сводами с хоров, и всюду в ликах святых ей чудился облик любимого человека.

– Ты совсем с лица спала! – сердилась на нее мать. – Что ты на пустом месте изводишься? Посмотри на себя в зеркало! Михаил Яковлевич вернется, тебя не узнает!

– Сама не знаю, – печалилась девушка, – только все думаю, как он там?

Спасаясь от тоски, она ходила к Кодовым в Коломну, но там было не до ее переживаний. Евдокия Осиповна более беспокоилась о том, что не успела вовремя снять дешевую дачу. Весна уже в разгаре, скоро уже подступит летняя жара, а дачи нет! Куда вывозить мальчиков да старика мужа подышать воздухом? Ведь в городе летом от пылищи с ума сойти можно! В прошлом году Миша суетился, бегал по сослуживцам, а нынче все пропало! Когда разговор заходил о старшем сыне, она только ахала да махала руками, зачем, мол, Маша расстраивает всех и тоску наводит. Девушка снова взялась обучать братьев, уже без оплаты, но теперь не только ученики, но и их учительница теряли время зря. Маша талдычила им что-то из истории да географии, а сама тем временем мыслями уносилась совсем далеко, на неведомый Транзундский рейд, к своему ненаглядному.

Минула еще неделя, а почтальон все не приносил долгожданного письма. Окна комнат квартиры Стрельниковых выходили на Крюков канал, а кухни – во двор, похожий на множество других петербургских дворов. Маленький, замкнутый, посреди чахлый кустик сирени. Напротив – окна других квартир и огромная глухая стена соседнего дома. Маша теперь подолгу стояла, уставившись в эту безликую стену, в ожидании почтальона. Однажды Елизавета Дмитриевна, выйдя из квартиры, внезапно вернулась, держа в руках большой плотный конверт. Маша бросилась к матери и выхватила послание, но тотчас же крик досады вырвался из ее груди. Почерк на конверте был незнакомый, а письмо адресовано Стрельниковой-старшей. Елизавета Дмитриевна несказанно удивилась, так как получать письма ей было не от кого. Письмо было написано на большом листе шелковистой дорогой бумаги, украшенной по углам виньетками: баронесса Корхонэн приглашала подругу юности с дочерью навестить ее. Баронесса писала, что они с сыном всякий раз снимают апартаменты, наезжая в столицу, принимают кое-кого из старых знакомых, и теперь хотели бы, чтобы Стрельниковы тоже оказали им честь и вошли в небольшой круг избранных друзей. Елизавета Дмитриевна так разволновалась, что решила никуда не ходить, и тут же присела в передней на стул, не выпуская письма из рук. Ее яркая беззаботная юность снова постучалась в дверь. Маша поспешно ушла в свою комнату, пытаясь отдалить предстоящую ссору. Мать так много в последнее время рассказывала о встрече с баронессой, о Смольном институте, о своей загубленной бедностью жизни, что, конечно же, она будет счастлива принять приглашение старой подруги. Маша же и помыслить не могла о том, чтобы отправиться куда-то веселиться, знакомиться с новыми людьми, наряжаться, улыбаться через силу. Но как отказать матери, чтобы не обидеть, не причинить боли? Когда Елизавета Дмитриевна вошла к ней, то при виде сияющего лица матери у Маши не хватило духу перечить. Она уныло согласилась сопровождать Елизавету Дмитриевну, оговорив лишь, что она не может через силу сделаться веселой.