Жена-девочка - [27]

Он продолжил ходить по комнате, пытаясь укрепить остатки своей храбрости и готовность к борьбе, стараясь подавить трусливые инстинкты. Ведя таким образом борьбу с самим собой, он был очень удивлен визитом человека, неожиданно постучавшего в дверь.

— Посмотри, Фан, кто это может быть, — сказал он поспешно шепотом. — Подойди к двери, и, кто бы это ни был, не позволяй ему заглянуть вовнутрь.

Фан, все еще в одежде слуги, скользнула к двери, открыла ее и выглянула наружу.

— Наверное, официант принес мои ботинки или воду для бритья, — предположил мистер Свинтон.

Да, это был официант, но без ботинок и без воды. Вместо этого он принес письмо, которое было передано Фан, стоящей перед закрытой дверью. Фан обратила внимание, что письмо адресовано мужу. На нем не было никакого почтового штемпеля и, судя по всему, оно было написано недавно.

— Он кого это письмо? — спросила она небрежным тоном.

— Какое тебе до этого дело, ты, воробышек? — возразил служащий гостиницы, привыкший к пренебрежительному отношению к слугам английских джентльменов — как истинный американец, он презирал этих подданных Британской империи.

— О, мне нет до этого дела, — скромно ответил Франк.

— Если ты хочешь знать, — сказал его собеседник, меняя гнев на милость, — это от джентльмена, прибывшего сегодня утренним пароходом — это представительный, темноволосый господин, ростом около шести футов, с усами примерно шесть дюймов в длину. Я полагаю, твой хозяин с ним знаком. Во всяком случае, это все, что мне известно.

Не говоря больше ни слова, официант удалился для выполнения других своих обязанностей по работе.

Фан вернулась в комнату и вручила послание мужу.

— Прибыл утренним пароходом? — сказал Свинтон. — Из Нью-Йорка? Конечно, только из Нью-Йорка, сюда другие пароходы не приходят. Кто из жителей Нью-Йорка мог иметь какое-либо дело ко мне?

Произнося последнюю фразу, он успел испугаться, что долги, сделанные в Англии, могли быть переданы ему в Америку. Передача документов. Ричард Свинтон знал, что адвокаты могут осуществлять такие сделки на гербовой бумаге и передавать документы друг другу через Атлантику. Может, это был один из его лондонских счетов, переправленных ему в Америку, за десять дней до его позора?

Он предполагал нечто подобное, прослушав диалог за порогом комнаты. И такое предположение не покидало его, пока он не вскрыл конверт и не начал читать письмо.

Прочел он следующее.

«Сэр, — как друг капитана Майнарда, знающий, что произошло между ним и Вами вчера вечером, я обращаюсь к Вам.

Обстоятельства важного — поверьте, крайне важного, — характера требуют его присутствия в другом месте, требуют, чтобы он срочно покинул Ньюпорт пароходом, отправляющимся в восемь часов вечера. С настоящего момента и до этого времени есть двенадцать часов, и их достаточно для того, чтобы уладить пустяковый спор между вами. Капитан Майнард обращается к Вам как к джентльмену, с просьбой принять его предложение о как можно более скором проведении поединка с Вами. Если Вы не примете это предложение, то я и мой друг Майнард, в соответствии кодексом чести, с которым я более или менее знаком, будем считать себя оправданными, и Майнард будет освобожден от каких-либо действий касательно этого дела, а Вы должны быть готовы опровергнуть любую клевету, которая может явиться результатом этого.

До семи тридцати вечера — с тем расчетом, чтобы мы за полчаса могли успеть на пароход — Ваш друг может найти меня в комнате капитана Майнарда.

Ваш покорный слуга,

РАПЕРТ РОЗЕНВЕЛЬД (граф Австрийской Империи).»

Свинтон дважды без остановок пробежал глазами это необычное послание. Как ни странно, содержание письма не расстроило, а успокоило Свинтона. Во время повторного чтения на его лице показалось даже что-то вроде довольной улыбки.

— Фан! — сказал он, пряча письмо в карман и торопливо поворачиваясь к жене. — Позвони и закажи бренди и соду, а также какие-нибудь сигары. И послушай меня, девочка: ради твоей жизни, не позволяй официанту сунуть свой нос в нашу комнату или заглянуть вовнутрь. Возьми у него поднос, как только он постучится в дверь. Скажи ему также, что я не в состоянии спуститься и позавтракать… что я заболел вчера вечером и сегодня утром чувствую себя неважно. Можешь добавить, что я лежу в кровати. Скажи все это ему конфиденциально, чтобы он тебе поверил. У меня серьезные причины просить тебя об этом. Так что будь внимательна и осторожна и ничего не перепутай.

Не говоря ни слова, послушная жена позвонила, и вскоре в дверь постучали.

Вместо разрешения «Войдите!» Фан, стоящая наготове у двери, вышла из комнаты, тщательно прикрыла за собой дверь и продолжала на всякий случай придерживать дверную ручку.

Официант, откликнувшийся на звонок, был тот самый веселый парень, назвавший ее воробышком.

— Немного бренди и соды, Джеймс. Со льдом, конечно. И постой… что еще? А! Немного сигар. Принеси полдюжины. Мой хозяин, — добавила она, не дожидаясь, пока официант повернется и уйдет, — не сможет спуститься на завтрак.

Это было сказано с улыбкой, которая пригласила Джеймса к дальнейшему разговору.

И улыбка сработала: уходя для того, чтобы выполнить заказ, он уже знал, что английский джентльмен из номера сто сорок девять лежит больной и беспомощный в своей кровати.