Жемымо - [3]

— А убить? — замирал я.

Димка тяжело размышлял, щеки, и без того красные, как у зимней птички, имени которой я не знал, становились малиновыми.

— Убил бы.

И тут же сворачивал теме шею:

— Я б тебе, Филипок, купил бы целую коробку бананов. И «баунти — райское наслаждение». А матери — шампунь и колготки. А этому козлу, Васильку, — отравленного спирта. Может, сдох бы!

Он был очень добрым, мой брат Димка. И я всегда с удовольствием искал для него недокуренные басики — иногда во дворе Семёры мне удавалось подбирать чинарики «Конгресса», который предпочитали Паштет и его люди, и коричневые, с валидоловым вкусом «Море» бандитских подруг.

Как приятно мне было порадовать брата!

Но в тот день, когда Паштет крутил «солнышко» на качелях, в тот день я не успел рассказать Димке о своем приключении — потому что следом меня накрыло еще одно. Словно докатилась вторая волна сентябрьского чуда.

Учительница стояла у доски с таким видом, будто ей не терпится поделиться с нами ужасно важной новостью. Новость она прикрывала от нас своей широкой юбкой.

— Ребята, у нас новенькая! — сообщила наконец учительница и отступила прочь, и за широкой юбкой, словно за открывшимся занавесом, обнаружилась маленькая, но очень красивая, какая-то по-особенному ладная девочка.

— Стелла была отличницей в своей школе. И она обязательно будет отличницей у нас, правда, Стелла?

Девочка с каменным именем (а разве оно не каменное? Тяжелое, как надгробие) пожала плечами, словно еще не решив, стоит ли удостоить нас такой радости.

— Подумаешь, — прошипела моя соседка по парте, Вика Белокобыльская, в которую я на днях всерьез собирался влюбиться.

Стелла молча прошла между рядов и села прямо за нами. Я сразу почувствовал себя особенно жалким и дурно одетым: на обувь для меня скидывались чужие родители со всей параллели, а одежду я донашивал за Димкой, и она висела на мне, как «элитный секонд-хенд из лучших европейских бутиков», что повис через пару лет на многих моих знакомых, включая ту самую учительницу.

У Белокобыльской пылали уши — так ей хотелось повернуться и сжечь презрением новенькую. Но сразу после звонка, когда Стелла все так же надменно вышла из класса, выяснилось, что тощие косицы моей соседки накрепко привязаны лентами к спинке стула. И встать с места она не может — ленты завязаны какими-то хитрыми тройными узлами.

Белокобыльская икала и выла, ленты пришлось отрезать учительскими ножницами с зелеными ручками, но Стелла так и не созналась.

— Вы что, с ума сошли? — спросила она у всего класса и у нашей учительницы в придачу. — Зачем мне это надо?

Учительница не нашлась, что ответить, — я понял это, когда увидел, что она бросила свои драгоценные ножницы на стол вместе с непроверенными тетрадями. Ножницы с зелеными ручками, в святости которых не сомневались даже школьные атеисты!

И еще я понял, что без дополнительных самоуговоров влюбился в Стеллу.

В тот вечер в нашей комнате было почти что тихо. Тетка Ира затеяла стираться, в ход пошел оцинкованный таз. Василька где-то носила нелегкая (я представлял себе эту нелегкую громадной бабищей с растопыренными холодными руками), а мы с Димкой пытались починить давно списанный с «большой земли» магнитофон «Романтик-306». Дерматиновый ремень вместо короткой металлической ручки, да и собственно надписи «Романтик-306» уже нет — там выведены белой краской острые буквы Metallica.

Димка пыхтел, старался, мне было скучно, и я косился на окно — там за кустами боярышника темнели чужие гаражи. Тетка Ира ожесточенно терла белье на стиральной доске, словно не стирала его, а пыталась разодрать в клочья.

— Добрый день! — вдруг раздалось из коридора, и мы с Димкой подпрыгнули. На пороге стояла очень высокая женщина в белом брючном костюме. За руку она держала девочку, девочкой была Стелла.

— Вы хтось такие? — испугалась тетка Ира, уронив с грохотом свою доску.

— Можно сказать, ваши соседи, — вежливо сказала брючная. — Мы переехали в седьмой дом.

— А-а, — протянула тетка Ира, как будто ей все тут же стало понятно. Она вытерла руки о шторку, ногой сдвинула в сторону таз.

Брючная что-то шепнула на ухо Стелле и сделала глазами в сторону таза, словно объясняя: вот про это я тебе рассказывала. Я сидел не шелохнувшись, толстый Димка закрывал меня почти полностью.

— Я показываю девочке, как живут в бараках, — сказала странная гостья. — Видишь, Стелла, так они стирают. Здесь спят, — она махнула рукой в сторону нашей с Димкой тахты, и брат дернулся от неожиданности, а я предстал перед Стеллой, сказав «привет» писклявым голосом.

Стелла подняла брови.

— Этот мальчик учится со мной в одном классе, Надежда Васильевна.

Надежде Васильевне новость не слишком понравилась. А до тетки Иры стало наконец доходить, что к ней пришла не только пара странных гостей, но и вполне реальная возможность заполучить пузырь не напрягаясь.

— Слышь, Васильна, — доверительно сказала тетка Ира. — Не одолжишь чирик?

Вместо ответа брючная продолжала объяснять Стелле, будто они стояли перед клеткой с медведями:

— И вот так здесь говорят! Такими словами! Теперь ты должна хорошо представлять себе, на что будет похожа твоя жизнь, если не станешь слушаться Надежду Васильевну. Плохие девочки переезжают в барак, стирают в оцинкованном тазу, они пьют водку, спят на грязной тахте, и у них рождаются мальчики.