Жемчужина востока - [5]

Разместившись на своих местах, христиане снова запели свой тихий гимн, и собравшийся народ, точно заколдованный, слушал их с вниманием, почти с благоговением. Когда осужденные допели свою хвалебную песнь и последний звук их голосов замер в густом полумраке амфитеатра, старец епископ, движимый вдохновением свыше, встал и обратился к собравшемуся народу, и как это ни странно, вся эта многочисленная толпа слушала его, ни один голос не поднялся, чтобы прервать или осыпать насмешками и издевательствами, как это обыкновенно бывало в подобных случаях.

Быть может, его слушали только потому, что время томительного ожидания казалось менее долгим, а удручающее впечатление мрака не так тяготило присутствующих: внимание их было обращено на невидимого оратора, голос которого звучал ласково и призывно.

— Замолчишь ли ты, старик? — вдруг крикнул тот вероотступник, которому пророчица Анна предсказала близкую смерть. — Не смей проповедовать своей проклятой веры!

— Оставь его, пусть говорит! — послышались голоса из толпы. — Мы хотим слышать его повесть! Говорят тебе, оставь его, не мешай ему!

И старик продолжал свою простую, но трогательную речь, продолжал говорить с увлекательным красноречием и удивительной силой убеждения в продолжении почти целого часа, и никто не решился прервать его.

— Почему эти люди, которые лучше нас, должны умереть? — послышался вдруг из дальних рядов чей-то голос.

— Друзья, — ответил проповедник, — мы должны умереть потому, что такова воля царя Агриппы. Но вы не сожалейте о нас: это день нашего радостного возрождения для новой, вечной жизни, сожалейте лучше о нем, так как с него взыщется кровь наша и вся кровь, пролитая им в дни его царствования. Смерть, которая теперь так близка к нам, быть может, еще ближе к некоторым из вас! Меч Господень в каждый час может оставить этот трон пустым. Глас Господень может призвать царя к ответу! Какой же ответ даст он Всевышнему Судии? Оглянитесь кругом, уже те беды, о которых Тот, Кого вы распяли, говорил вам, висят над головами вашими; близко то время, когда из вас, собравшихся здесь, ни одного не останется в живых. Покайтесь же, пока еще есть время! Говорю вам, последний суд ваш близок! И теперь, хотя вы не можете видеть, Ангел Господень летает над вами и вписывает ваши имена в книгу живота или смерти. Пока есть время, я буду молиться, братья, за вас и за царя вашего! Мир вам, братья мои и сестры мои, мир вам!

В то время, как старец говорил, впечатление, производимое его словами на толпу, было так неотразимо, так сильно, что тысячи голов поднялись вверх, чтобы увидеть того Ангела, о котором он говорил, — и вдруг сотни голосов воскликнули, указывая на небо, бледным шатром нависшее у них над головами:

— Смотрите! Смотрите! Вот он, его Ангел!

Действительно, что-то белое бесшумно парило в небе, то появлялось, то скрывалось, затем как будто спустилось над троном Агриппы и исчезло.

— Безумные! Да это была просто птица! — крикнул кто-то.

— Да будет угодно богам, чтобы то был не филин! — отозвались некоторые голоса.

Все знали историю Агриппы и филина, знали, как ему было предсказано, что дух в образе этой птицы вновь явится ему в его последний час, как было в час его торжества.

Но вот со стороны дворца Агриппы послышались звуки трубы, и глашатай с высоты большой восточной башни возгласил, что солнце поднимается из-за гор, и царь Агриппа со своим двором и гостями сейчас прибудет в амфитеатр. Проповедь епископа и предвещенные им бедствия были мгновенно позабыты, и наэлектризованная толпа, привыкшая трепетать при имени Агриппы, замерла в радостном ожидании.

Скоро тяжелые бронзовые ворота триумфальной арки широко распахнулись, громкие, торжественные звуки труб слышались все ближе и ближе, и Агриппа, в роскошном царственном одеянии, предшествуемый Своими легионерами, вошел в амфитеатр. По правую его руку шел Вибий Марс, римский проконсул Сирии, а по левую — Антиох, царь Коммагены, за ним следовали другие цари и принцы, затем влиятельнейшие люди его страны и других соседних стран.

Агриппа воссел на свой золотой трон при громких криках приветствующей его толпы, гости разместились подле и позади его. Снова затрубили трубы. Это был знак, чтобы гладиаторы, предшествуемые «эквитами», т. е. конными, которые должны были сражаться верхами на конях, выстроились и прошли церемониальным маршем мимо царской ложи или, вернее, балкона, и перед смертью приветствовали своего повелителя. Осужденных христиан тоже вывели в «podium» и, приказав им встать по двое в ряд позади пеших борцов, выждать очереди и пройти вслед за ними, чтобы приветствовать, согласно установленному обычаю, царя словами: «Хвала тебе, Царь, идущие на смерть приветствуют тебя!», но царь ответствовал на это безучастной улыбкой; толпа же кричала, выражая свое одобрение. Когда, наконец, стали проходить христиане, эта жалкая вереница хилых старцев, испуганных детей, цеплявшихся за платье матерей, бледных растрепанных женщин в жалких рубищах, та самая толпа, что в полумраке темного амфитеатра безмолвно внимала им, теперь ободренная бледным светом народившегося дня, звуками трубы и присутствием могущественного Агриппы, стала осыпать их насмешками и издевательствами. Вот христиане поравнялись с царским местом, и толпа закричала: «Приветствуйте Агриппу!» Епископ возвел руки к небу и взглянул на царя, остальные молчали.