Жемчужина востока - [41]

Убедившись, что приступом взять Иерусалим невозможно, Тит решил принудить его сдаться голодом и окружил еще не взятую им первую городскую стену другой стеной, за которой и засел здесь, выжидая, когда его союзник, голод, сделает свое дело. Вначале Иерусалим был хорошо снабжен съестными припасами и мог бы выдержать продолжительную осаду, но вскоре обезумевшие от отчаяния различные партии принялись уничтожать друг друга, отбивать и предавать огню и уничтожению запасы своих противников, разгромлять их склады, так что припасы, которых могло бы хватить на многие месяцы, быстро таяли в этих безумных оргиях взаимной ненависти, и население Иерусалима мерло сотнями и тысячами от голода.

Трудно описать, до каких диких ужасов, до каких невероятных зверств доходили люди под влиянием этого страшного голода. В истории нет других примеров подобных злодеяний, как те, которые придумывались изнуренными голодом евреями по отношению к тем, кого они подозревали в утайке запасов пищи, прибереженных для себя и своей семьи. Страшное пророчество сбывалось теперь: матери поедали своих собственных детей, дети вырывали последний кусок хлеба изо рта умиравших с голода родителей, и никто не знал и не понимал в те дни ни жалости, ни сострадания; люди стали, как дикие звери, даже хуже диких зверей.

Весь город, казалось, обезумел. Тысячи людей гибли ежедневно, и каждую ночь тысячи других бежали к римлянам, которые ловили этих несчастных и распинали их на крестах перед городскою стеной, так что не хватало уже леса на кресты, не хватало места этим крестам.

Все это знала и видела Мириам со своей старой башни, видела, как все улицы Иерусалима были усеяны мертвыми, так что местами не было прохода, видела, как одни выгоняли других с их семьями и детьми из домов, подвергали ужаснейшим пыткам и затем тут же убивали за то, что те якобы не хотели указать, где у них спрятаны припасы. Вся долина Кедрона и нижние склоны Масличной горы были покрыты крестами, на которых корчились в предсмертных муках плененные евреи. Девушка ежедневно видела кровавые битвы и стычки, пока у нее не стало более сил выносить все эти зрелища, и она по целым часам лежала на галерее башни, закрыв лицо руками, чтобы не видеть, и затыкала уши, чтобы не слышать, что делалось кругом.

У ессеев были еще большие запасы пищи и всего необходимого, никто до сего времени не тревожил их, не подозревая о существовании их подземелья. Время от времени тот или другой из братьев выползал на поверхность земли и прокрадывался в город. Многие так и не возвращались, другие же возвращались и рассказывали обо всем, что им удавалось узнать.

Так, все они, в том числе и Мириам, узнали, что после убийства первосвященника Матфея и его сыновей вместе с 16-ю членами Синедриона по обвинению в сношениях с римлянами, ее дед, старый Бенони, были избран на его место, и многих, заподозренных в измене и приверженности к римлянам предал смерти, что Халев стоял во главе сильной партии и всюду был впереди. Говорили, что он поклялся убить, во что бы то ни стало, римского префекта всадников, Марка, и что они уже однажды встретились на поле битвы.

Между тем настал август месяц, и ко всем остальным бедствиям злополучного города прибавилась еще страшная зараза, распространяемая разлагавшимися на улицах города трупами, которые валялись повсюду сотнями и тысячами, и которых никто не успевал и не хотел хоронить. Теперь уже Тит установил свои военные машины у самых стен храма Иерусалимского и с каждым днем, хотя и медленно, но упорно прокладывал себе путь во внешние дворы храма.

Однажды ночью, еще за час до рассвета, Мириам пробудилась и стала просить Нехушту выйти наверх в старую башню, так как она задыхалась в этом подземелье.

Обычным порядком обе женщины достигли верхней галереи башни и, сев на верхней ступени, против одной из бойниц, долго молча следили за огнями в римском лагере, раскинувшемся на громадном пространстве вокруг стен города и даже среди развалин домов, под самою башней, так как эта часть города была уже во власти римлян. Но вот первый луч солнца, словно огненная стрела, прорезав туман, упал с вершины Масличной горы через долину Иосафата прямо на золоченые кровли храма и его мраморные дворы. И, словно это был условный сигнал, северные ворота храма широко распахнулись и из них хлынул целый поток истощенных, свирепого вида воинов и с дикими криками устремился вперед. Римские пикеты старались остановить их, но были смяты и опрокинуты вследствие своей малочисленности. Теперь евреи оцепили одну из деревянных башен Тита, его стрелки встретили неприятеля градом стрел. Завязалась серьезная битва, но не прошло и десяти минут, как башня была уже в огне. При свете зарева пожара Мириам видела, как римские солдаты, находившиеся в башне, кидались вниз с ее высоты, чтобы спастись от огня. С криком торжества евреи ворвались сквозь брешь во второй стене и, оставив влево от себя остатки дворца Антония, рассыпались на открытом пространстве среди развалин уничтоженной Титом части города, непосредственно у подножия старой башни, где находились Мириам и Нехушта.