Жемчуг северных рек - [5]
Мария удивлённо вскинула брови.
— Ох ты, ухари какие растут! — Она, заулыбавшись, двинулась на ребят: — Вот я сейчас проверю, боятся ли щекотки они.
— Бабы, я вам без всякого смеха говорю: остерегайтесь.
Маслозаводки легли впокатушку:
— Ой, ой, напугали! Не вас ли остерегаться-то?
Мария сграбастала Тишку в охапку — и ну его тискать. Корзину с грибами чуть не опрокинула.
Тишка вырывался из цепких рук, бил Марию босыми пятками и кусался.
— Ох, какие сердитые!.. Ну, лешой возьми, и мужики пошли. Сердца-то, как у петухов: и пощекотать нельзя.
Серёжка предусмотрительно держался от Марии поодаль.
— Вот подожди, скажу твоему Василию, так он тебе дёру устроит! — пообещал Тишка Марии, приходя в себя после встряски.
Бабы снова захохотали. Поля пригнулась, развела руки в стороны — как разбегавшихся куриц наладилась загонять ребят во двор:
— Вот уж поймаю, так поймаю сейчас!..
Ребята бросились наутёк. Тишка уже от угора обернулся и крикнул:
— Ну и пропадайте тогда, чёрт с вами!
Посоветовавшись, они решили о кладе лишнего не болтать, а разыскать председателя колхоза Егорова и поставить его в известность, что за маслозаводом затевается нехорошее дело.
— Смотри, ни мамке, ни Славке — ни полсловечка, — предупреждал Серёжка. — Только Егорову. А то вспугнём.
— А если они сегодня ночью выступят?
— Не готовы. Ты видел, оружия нет.
— А если это ба-а-хте-рическое? — заикаясь, спросил Тишка. — Мне Славик рассказывал, оно ещё страшнее.
Серёжка задумался.
Надо было отправляться на поиски Егорова немедленно, Тишка и домой не пошёл, оставил свою корзину у Дресвяниных.
В правлении колхоза председателя не оказалось. Бухгалтер, насмешничая, пригласил:
— Если о заработке хотите справиться, то подсаживайтесь ко мне. Сейчас проверю лицевые счета… Как фамилии-то?
Тишка попятился к дверям. Но там стояла агрономка Шура Лешукова.
— Что вы, дядя Миша, разве не узнали их? Это же Тихон Соколов и Сергей Дресвянин. Наверно, заявления принесли, в колхоз вступать собираются.
Вот ведь, с людьми хочешь серьёзно поговорить, а они всё на смех переводят.
Тишка рванулся на улицу, и Серёжка за ним. Шура уже в распахнутое окно крикнула:
— Егорова в райком партии вызвали! Завтра приедет.
Да, надо было запасаться выдержкой до следующего утра. Не говорить же об опасности с этими пустосмешками. С ними любое дело завалишь. Как только Егоров их терпит…
Ночью Тишка не мог уснуть. В темноте ему чудились шаги за окном, сухие покашливания, а однажды напахнуло даже и дымом.
Тишка из кровати вглядывался в едва различимые оконные проёмы, и чем больше вглядывался, тем определённей ему казалось, что кто-то прильнул носом к стеклу.
Тишка прятался под одеяло и с замиранием прислушивался к тревожным шорохам, трескам, позвякиваниям, глухим голосам. Через минуту он уже не выдерживал неопределённости и открывал щёлку для глаз.
Через стекло упорно сверлили его теперь два взгляда. Тишке хотелось панически закричать, но он, не уверенный, что его всё же видят, боялся выстрелов на голос и потому сдерживал крик.
Где-то у леса завыла собака.
«Идут». Тишка покрылся потом. Руки и ноги у него онемели.
И в это время над Полежаевом возник гул самолёта. Он слышался всё явственней. И от его нарастания стёкла в рамах задребезжали.
Те двое, что выслеживали Тишку, сразу куда-то исчезли. Самолёт гудел прямо над Тишкиным домом, и Тишка, вжимаясь в постель, всё ждал, что вот сейчас раздастся оглушительный свист и грохот и, как в кино, всё опрокинется вверх тормашками.
Но гул удалился к маслозаводу и долго ещё долетал оттуда — то затихающими, то угрожающими накатами.
Он не успел раствориться совсем, как со стороны леса наплыл новый рокот тяжёлого самолёта, и тут уж Тишке стало понятно, что они сбрасывают к маслозаводу десант.
Тишка кубарем скатился с кровати и, замирая от страха, перескочил в горницу, где спал Славик.
— Диверсанты! — завопил Тишка, но старший брат лениво лягнул Тишку ногой и сквозь сон выдохнул:
— Отстань!
Лучше бы всего разбудить отца с матерью, но они спали на сеновале, и бежать к ним через тёмные сени у Тишки не хватало духу.
— Славочка, миленький, да проснись ты, диверсанты кругом… — захныкал Тишка.
Слава поднял голову, промычал что-то невнятное и снова уткнулся в подушку, почмокивая губами, как годовалый ребёнок.
— Да проснись ты, проснись, всех сейчас перережут… Они же в зелёных халатах, их и не увидит никто…
Он растолкал брата, и тот, разобравшись, о чём лепетал ему Тишка, раздражённо отмахнулся от него:
— Да будет тебе, переполошник… Дай поспать.
— Славочка, — не унимался Тишка, — мы же на тайник наткнулись! Мне не веришь, у Серёжки Дресвянина спроси… Там же чего только нет… Ба-а-хте-рическое оружие… Колодцы собираются, видно, травить. И реку отравят. Чего пить-то будем?
— Ну хватит тебе. Ври, да не завирайся.
— Да не вру же! Честное слово, не вру! Хочешь, честное пионерское наперёд дам?
— Давало… Тебя ещё, переполошника, в пионеры-то и не примут.
Над Полежаевом снова загудел самолёт. Стёкла в рамах опять запозвякивали.
— Во-во, третий уже! — встрепенулся Тишка. — И все к маслозаводу летят. Вот послушай, и этот закружит там…
