Желудь на ветру. Страницы конспекта студенческой житухи. - [10]

А преподаватель тем временем снова банку цветов берет и ставит уже на шкаф возле дверей. Пантюхин скорее лист перевернул, как будто одну сторону уже всю исписал, и задумался.

"Наверное, надо сказать, что голова заболела, просто раскалывается. Она и так раскалывается, так что поверит. И попроситься в аптеку за аспирином. Главное, придумать, отчего голова заболела. Плохо, что он цветы убрал, они запах отшибали...".

И только Пантюхин вновь про цветы подумал, как преподаватель подошел к шкафу, схватил цветы, и вышел в коридор, а там их в урну сунул. Потом постоял, подумал немного, взял урну, вышел на лестничную клетку и кинул ее вместе с цветами в пролет. Возвращается и говорит:

— Пантюхин!

У Пантюхина все из головы вылетело, что успел придумать.

— Сходите сейчас ко мне домой, скажете жене, чтобы пива дала. У меня от этих цветов голова раскалывается!

— А... а можно, я в аптеку за аспирином сбегаю?

— Да вы не мудрите, а принесите пиво!

Пошел Пантюхин к преподавателю домой — а это недалеко было, два квартала, — а жена преподавателя и говорит:

— Нечего ему пиво с утра пить! Вот, квас в бидоне отнесите.

Возвращается Пантюхин, а преподаватель, действительно, уже примерно такого же цвета, как Пантюхин был, когда проснулся.

— Да какой квас! Скажите, у меня голова раскалывается, пусть пиво дает!

Пошел Пантюхин обратно, а по дороге от свежего воздуха у него память проясняться стала. И вспомнил он, куда вчера свою бутылку пива засунул. В резиновый сапог, что для колхоза и на субботники. А поскольку пиво досталось как бы на халяву, то Пантюхин не стал долго думать, и пошел за ним в общагу, да еще и стакан специально помыл для такого случая.

Возвращается в аудиторию, а там уже Петриков отвечать начал. И преподаватель смотрит на него и мучительно вспоминает, по какому предмету сегодня экзамен, и какое замечание по ответу сделать, чтобы не думали, что можно говорить от балды. И в этот критический момент как раз Пантюхин с бутылкой.

— Ну что, дала все-таки?

— Да нет, я свое принес... Не, ну это ж действительно тяжело, когда работа умственная, и чего туда — сюда бегать...

— Ну, спасибо... За это дополнительный балл при ответе получите!

Пантюхин согласился на трояк.

ПАНТЮХИН БРОСАЕТ ПИТЬ На практике в Новочеркасске Пантюхин пил.

То ли оттого, что трудный семестр был и на свободу вырвался. То ли оттого, что на место своей будущей работы посмотрел. В общем, как начали в поезде по случаю отъезда, так и не останавливался.

Так что даже не просто пил, а бухал по-черному. Не то, что как все там, по случаю, с друзьями, а в одиночку и не просыхая. После смены червивки за рупь двадцать возмет, вечером раздавит и по комнате шляется, всех достает рассказами, какая удивительная у него душа.

А был с ними тогда мужик Кеша из параллельной группы. Ну такой из себя примерно... ну вы старый шкаф двухдверный с зеркалом видели? Так вот Кеша был ниже его. Но шире. Простой такой мужик был и рассказы Пантюхина под газом его просто замахивали. И как только Пантюхин доходит до Иннокентия, тот ему сразу в торец, и Пантюхин валится на кровать, свою или чужую, и плачет. Утром ко всем подходит, говорит — "Ребята, вы меня спасли, вы меня человеком сделали". А вечером опять надирался. И что с этим поделать, никто не знал.

Одни говорили, надо ему женщину срочно найти и она его пить отучит. Но чтобы его с женщиной, так сказать, познакомить, надо, чтобы Пантюхин на студента похож был. А он с утра не в себе, а вечером уже никакой. Ну, днем у него, конечно, были женщины — в том смысле, что женщины на участке работали, но все, как одна, не совсем в его вкусе. То-есть казачки такие крепкие, вида "не влезай, убъет". Нет, конечно, и с фигурой Джейн Фонды в Новочеркасске найти можно было, они обычно вечером на второй этаж политеховской общаги по водосточной трубе лазили. Там выше критической массы нельзя, труба обломится. Но это опять же когда Пантюхин уже сидит на кровати и плачет. Вот такой замкнутый круг.

А староста Котелков из параллельной группы вообще черт знает что предложил.

— Надо, говорит, его от пьянства организованным досугом отвлечь. На выходные на Зеленый Остров вывести.

Тут все девчонки из двух групп просто вскипели, а Танька Булагина на Котелкова аж взвилась:

— Ты ничего больше удумать не смог? Он еще по дороге туда нафигачится, а нам потом его с острова до Новочеркасска переть, да?

— А чего это вам его переть? У нас что, мужиков нет?

— А с того, что ты, Котелков, там сам хорош будешь! Помнишь, как тебя прошлый раз всей группой ночью по камышам искали?

— А чего меня по камышам искать было? Я на дереве спал.

— Ага, только не указал, на каком! Лучше бы ты с него и не слезал и не позорился!

Короче, так ничего и не решили.

И вот как-то раз, то ли под праздники, то ли просто настроение у всех было хорошее, только решили мужики в комнате сообразить, ну и Пантюхин, естественно, нажрался до вырубона. А ключ от комнаты был один. Мужики решили в кино пойти, а Пантюхин в вырубоне. А оставлять дверь нельзя — комнату обчистят. Ну, короче, мужики в кино отправились, а Пантюхина заперли.

И вот, значит, Пантюхин проснулся, и захотелось ему по малой нужде выйти. Как истый джентльмен, в комнате он сделать не мог, а бутылку использовать не догадался. Высунулся он в окно — а под окном как раз дорога из общаги новочеркасского политеха в столовую, и студенты ходят туда-сюда, туда-сюда... Безвыходное, одним словом, положение.