Желтый дом. Том 2 - [6]

Наконец туалетная тема была исчерпана. Парторг предложил тост за здоровье одряхлевшего Генсека. Кто-то сказал, что он неплохой мужик, спокойный и либеральный. Все согласились с этим и выпили с удовольствием. Отгадайте загадку, сказала докторша после того, как все выпили и закусили. Что такое: снизу ножки, сверху рожки, а в середине — рожи? Это телевизор! Ха-ха-ха!

О моей совести

В Программе КПСС выдвигается задача «воспитания нового человека, гармонически сочетающего в себе духовное богатство, моральную чистоту и физическое совершенство». Что касается лично меня, то я этому идеалу удовлетворяю вполне. Духовного богатства — в избытке. В особенности после того, как нас заставили прочитать «Малую землю» и «Возрождение» Брежнева и продемонстрировать на специально созванной читательской конференции, что мы прочитали эти шедевры литературного творчества нашего вождя на самом деле. Интересно, какой номер он выкинет теперь? В опере будет петь или плясать «камаринского» в Краснознаменном Академическом ансамбле народной песни и пляски имени?.. Но между нами говоря, я эту муть не читал и, выступая на конференции, выдумывал всякую чепуху, какую, по моим предположениям, могли приписать нашему всесторонне одаренному руководителю сочинители его «воспоминаний». С моральной точки зрения я чист как стеклышко: никакой морали во мне нет и никогда не было. Мне, например, ничего не стоило, будучи пойманным в самоволке, назвать фамилию помкомвзвода соседней роты вместо своей. Если я выписывал себе фальшивую увольнительную, я регулярно вписывал в нее фамилию этого помкомвзвода — он был порядочной сволочью. Когда я был младшим научным сотрудником (был за мной такой грех), мне ничего не стоило подать на обсуждение в отдел в качестве плановой работы за три года «рыбу», перепечатанную из какого-нибудь провинциального сборника, который наши столичные аристократы никогда и ни за что читать не будут. И таким образом я чуть не влип в неприятную историю. Моя «рыба» пошла в печать, и мне уже в верстке пришлось забирать ее на «доработку». К счастью, мои коллеги были этому рады (они боялись, что статья будет иметь успех), и дело обошлось без скандала. Разумеется, выполнение плана за три года мне зачли. Но скоро опять перевели обратно в старшие научно-технические сотрудники.

Остался третий пункт идеала Программы КПСС: физическое совершенство. Ну на этот счет я всегда был спокоен. А после того, как мне выдрали четыре испорченных зуба с левой стороны и поставили железные коронки с правой стороны, после того, как я научился делать «заем» для прикрытия лысины и скрывать брюшко свободно болтающимся и измятым пиджаком, мое физическое совершенство заметили даже уборщицы и лифтерши. Хотел бы я знать, кого Они Там Вверху имеют в виду в качестве образца физического совершенства? Уж не себя ли? Этот вопрос всплыл, когда нас, пропагандистов, инструктировали в райкоме партии. Получилась очень содержательная дискуссия. Были высказаны самые различные точки зрения. Кто-то привел в качестве образца Юрия Гагарина. Все согласились, хотя полтора метра рост — вроде маловато для физического совершенства гражданина коммунистического общества. Кто-то назвал штангиста-тяжеловеса Василия Алексеева. И опять все согласились, хотя будущее общество мыслится не только с целью занять все первые места на международном чемпионате по тяжелой атлетике. Я тогда предложил кандидатуру Генсека. Наступила зловещая тишина. Не знаю, чем бы кончилась эта история, если бы не сам секретарь райкома. Он сказал, что в молодости Генсек был очень красивым мужчиной, да и сейчас еще ничего. Пожалуй, у нас во главе государства и партии до сих пор никогда еще не было такого красивого человека. И умного, конечно.

Когда я начал делать эти записки, во мне вдруг пробудилась Совесть. Ну, не совсем Совесть, а некие смутные намеки на нее. Я хотел было сказать «остатки Совести», но вовремя остановился. Раз остатки, значит, раньше было нечто такое, от чего остались эти остатки. Логично? А если раньше ничего не было, то не могло быть и остатков, так как остатки от ничего сами суть ничто. Значит, не остатки, а намеки. А может быть, зародыши? Итак, Совесть пробудилась и, естественно, заговорила. И ты за писанину принялся, ехидно прохихикала она. Ну-ну, пиши. Теперь все что-нибудь пишут. Даже сам Генсек за литературу принялся. Только выслушай мои дружеские советы. Прежде всего, пиши чушь, как все прочие писаки. Если напишешь что-нибудь дельное, замолчат или разругают. А чушь непременно похвалят. Не говори глупостей, возразил я. Мир битком набит умными людьми. Заметят, разберутся. Хотя ты и являешь собою образец физического совершенства, сказала Совесть, но по интеллекту ты подобен младенцу. Разве ты не знаешь, что на дворе давно коммунизм наступил?! А что такое коммунизм? Это есть организация хилых и бездарных в борьбе за свое существование и процветание. А в мире нет ничего страшнее эгоизма слабых. Он беспощаден и жесток. Напишешь талантливо и умно — раздавят. Повторяю: пиши чушь! Или хотя бы сделай вид, что пишешь чушь или считаешь написанное тобою чушью. Может быть, на первых порах не заметят, что ты сделал нечто приличное. И если уж не похвалят, то, по крайней мере, не придушат. Или придушат, но не сразу. Если сразу, то более гуманно, чем в случае, если бы заметили сразу. А во-вторых, не стремись писать правду. Извини, сказал я, но тут ты явно перегибаешь палку. Я твой интеллект уподобила младенческому, сказала Совесть. Это явное преувеличение. Ты просто старый маразматик. Пойми, болван! Правду вообще не напишешь, если будешь стремиться к ней. Правда либо не получается, как бы ты ни старался, либо получается сама собой и вопреки всему и вся, хотя ты вроде бы врешь в каждой строчке. Но лучше всего вообще брось эту затею. А куда девать мысли, сказал я. Они прут из меня. Не запишу — пропадут. Пусть, сказала Совесть. Мир переполнен мыслями. Пусть люди отдохнут от них. Пусть хотя бы поспят спокойно. Так я именно об этом и хочу написать, сказал я. Ладно, сказала Совесть, пиши. Я тебя предупредила, и моя... вернее, твоя совесть чиста. Но знай, я расстаюсь с тобою насовсем, и забудь о моем существовании. Меня больше нет.